Копье Нептуна. Арабская весна. Первая и вторая книги
Шрифт:
Установив снайперскую винтовку на станок и закрепив зажимами — один из стрелков присоединил к ней магазин, наполненный десятью большими, блестящими патронами и потянул на себя затвор. Отпущенный, затвор скользнул вперед, плавно и быстро, досылая патрон в ствол. Второй стрелок — уже замерил расстояние лазерным дальномером и сейчас считывал показания с Кестраля, соединенного тонким шнуром с Ipad, на котором была установлена специальная программа для расчета поправки для точного выстрела.
— Здесь и сейчас я говорю вам: нет больше никаких причин откладывать! Смерть презренным псам, взбунтовавшимся против самого Аллаха! Смерть каждому из них! Смерть их семьям, их женам и их детям, потому что они — из числа их отцов!
Толпа восторженно взревела,
— Смерть яхудам! Ни один мусульманин не может сказать, что он выполнил то, что должен был, пока на земле Ислама существует хоть один яхуд! Они — худшие, они — не люди! Убейте их всех! Убейте до последнего человека! Убивайте их, где найдете! Не дайте уйти ни одному из них! Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Перекрестье снайперского прицела замерло на фигуре в белом в окне здания, снайпер вводил в прицел поправки, которые диктовал ему его напарник.
— Здесь и сейчас — я объявляю джихад всем…!!!
Тяжелой, весом в семьсот пятьдесят гран пуле потребовалось совсем немного времени, чтобы найти цель. Несколько секунд, не более. Несмотря на то, что выстрел был точно рассчитан — пуля все же пошла правее, подчиняясь непредсказуемым над городом ветрам и вихревым потокам, и попала не в область сердца, а правее, едва не оторвав руку новоявленному пророку. Сила удара была такова, что пуля пробила тело шейха насквозь, пробила насквозь и тело стоящего за ним телохранителя, ударила в стену и только тогда остановилась. Убитый телохранитель упал — а остальные бросились вперед, чтобы поддержать шейха. И от усердия — получилось так, что он выпал в окно, смертельно раненый, прямо в руки толпы.
Все замерло на какую-то секунду, шум почти стих, образовалась секунда чудовищной, мертвой тишины. Потом толпа слитно выдохнула — а через секунду взорвалась криками безумной ярости и выстрелами в воздух. Сотни рук — приняли тело шейха, началась немыслимая давка. Кто-то рвался вперед, чтобы оторвать кусочек одежды от тела новоявленного пророка, призвавшего всех мусульман к священной войне, кто-то хотел окунуть свою вещь в его кровь, кто-то хотел просто прикоснуться, кто-то не понимал, что происходит. Это было как кипящее месиво — то и дело из толпы издавались истошные, полные смертельного ужаса крики — то кричали затаптываемые, задыхающиеся люди. Охрана, так и не поняв, откуда произошел выстрел — открыла огонь по толпе, стремясь отбить тело шейха. Тогда толпа — получив видимую цель — ринулась вперед, смяла и растерзала немногочисленных охранников, захватив их оружие — а оружия и так уже было немало. Люди буквально ходили по ковру из мертвых тел. Дальше было только хуже. Произошедшее у университета требовало кровавой мести — в разных районах города с дикими криками люди неслись по улицам, затаптывая, убивая, переворачивая, поджигая, стреляя. Толпы талибов [103] в звериной ярости ринулись во все стороны, сметая все на своем пути. Волна погромов и убийств покатилась по Каиру, уже через несколько часов — в городе воцарился настоящий ад.
103
Студент медресе, ищущий знаний в дословном переводе.
Полторы тысячи человек — растоптали в давке у университета. Не меньше десяти тысяч — погибли через пару минут.
Так было. Так всегда было на Востоке. Кровь влекла за собой еще большую кровь, а мученики — и в самом деле не умирали. Они жили в народной памяти, они обращались к живым с наскоро записанных кассет, поднимая на джихад, их глаза смотрели с самодельных, развешанных по стенам плакатов. Убитые, взорванные, повешенные, расстрелянные — они продолжали жить и продолжали вести войну.
Так начиналось безумие…
Исламская республика Египет
Каир. 6 августа 2014 года
Телефон прожужжал что-то, наподобие звука, издаваемого майским жуком — только громче. Из-под одеяла номера в Каирском Шератоне (на острове, так намного безопаснее!) — вытянулась тонкая рука, сбросила подушку, наощупь взяла трубку.
— Алис! Это ты? Это ты, Алис?!
— Дик… господи… ты знаешь, который час?!
— Просыпайся. Кажется, творится что-то неладное…
Алис (вообще то Алиссон) застонала.
— Это не может подождать до утра?
— Боюсь, что нет. Это не телефонный вообще-то разговор. Я подъеду.
Если Дик чего-то хотел — он это получал.
— Ладно… Дай мне полчаса.
Алиссон Моррис, корреспондент CNN в Каире — бросила трубку на рычаг. Не попала — трубка с грохотом упала на пол. Она выругалась по-мужски, выбралась из постели, положила трубку на рычаг. Все… если это что-то левое, она просто убьет Дика.
Неслышно поднявшись с кровати, она повернулась. Исмаил спал на спине, она могла любоваться им часами. Господи… наверное, ей будет не хватать всего этого.
Исмаил был на девять лет моложе ее — ей было тридцать пять, ему двадцать шесть. Настоящий рыцарь пустыни — тонкие, почти девичьи черты лица, сухое, поджарое как у гончей тело. Он отличался от американских мужчин, как местный кофе — в маленьких медных и бронзовых чашечках, крепчайший, со специями, одного глотка которого хватало на весь день. По сравнению с этим — американский кофе, особенно из общественного автомата в редакции представлял собой всего лишь грязную воду.
Алиссон Моррис была феминисткой, интеллектуалкой, чрезвычайно умной, язвительной и в глубине души очень несчастной женщиной. На четверть полька, она закончила Гарвард, довольно быстро устроилась, попала в Вашингтон на должность политического обозревателя. Там забеременела от одного урода… у него была супруга, четверо детей и внебрачный ребенок от журналистки закрывал перед ним дорогу к переизбранию: в его штате избиратели были консервативными и просто не поняли бы такого. Она согласилась сделать аборт и молчать — за миллион долларов. Потом врачи сказали ей, что детей у нее больше не будет.
Так она возненавидела всех мужчин. Даже пыталась стать лесбиянкой, но после пары попыток поняла — ну не лесбиянка она, нет в ней этого. Отсутствие семьи и любви давало много свободного времени — и она с головой окунулась в миссионерскую и прочую деятельность. Ей довольно быстро удалось подняться в Вашингтоне — она всеми силами продвигала толерантность, боролась за права педерастов, за права всех обиженных и угнетенных народов. За один репортаж из Кандагара — она даже номинировалась на Пулицеровскую премию — в нем она рассказала про банду садистов и убийц со снайперскими винтовками в руках, которые соревнуются между собой в том, кто больше настреляет тюрбанов. Они так называли свои цели — тюрбаны. Как объяснил ей один штаб-сержант морской пехоты США (с которым она легла ради репортажа и который об этом потом сильно пожалел) — это прозвище родилось от того, что когда пуля снайперской винтовки попадает моджахеду в голову — с нее часто слетает тюрбан (чалма). В морской пехоте вынуждены были провести внутреннее расследование, состава преступления не нашли, зато нескольких хороших парней отозвали из Афганистана и перевели на небоевые должности — ящики на складах считать, или новобранцев дрючить. Зато Алиссон стала чуть ли не иконой леваков, ее определение «Если моджахеды убийцы и экстремисты, то кто тогда наши морские пехотинцы?» [104] — подхватила вся либеральная Америка. Правда, в горячие точки ей путь отныне был заказан.
104
Такое существует в действительности. Как можно так говорить о людях, которые защищают тебя и ради тебя принимают смерть с оружием в руках — автору, наверное, никогда не понять.