Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)
Шрифт:
Миссионер спросил о Флосси, и мы искренне обрадовались, когда один кафр сообщил, что видел, как она бежала к дому вместе с нянькой. Захватив с собой раненых, способных вынести дорогу, мы потихоньку направились к миссии, измученные, покрытые кровью, но с победой. Мы спасли жизнь ребенка и преподали мазаям хороший урок, который они долго не забудут! Но чего это стоило!
У ворот стояла, ожидая нас, миссис Макензи. Увидев нас, она вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Ужасно, ужасно! — повторяла она и немного успокоилась, лишь увидев своего супруга. В немногих словах я рассказал ей об исходе борьбы (Флосси, благополучно прибежавшая домой, могла ей рассказать потом все подробно).
— Да
Мы отправились к себе переменить платье и перевязать раны. Сэр Генри и капитан Гуд, благодаря кольчугам, получили незначительные ранения, легко излечимые простым пластырем, а я и вовсе не пострадал. Рана миссионера имела серьезный характер, но, к счастью, копье не задело артерии.
Вымывшись с наслаждением и переодевшись, мы прошли в столовую, где нас ожидал завтрак. Странно было сидеть в хорошо меблированной столовой, пить чай с тостами после всего, что случилось с нами. Невозможно было поверить, что несколько часов назад мы дрались с дикарями.
Когда мы закончили завтрак, дверь отворилась и вошла Флосси, бледная, измученная, но невредимая, поцеловала нас всех и поблагодарила. Я же отметил ее находчивость и смелость, которые она выказала, убив дикаря ради спасения своей жизни.
— О, не вспоминайте, пожалуйста! — попросила она, заливаясь слезами. — Я никогда не забуду его лица, когда он повернулся ко мне!
Я посоветовал ей поспать, она послушалась и вечером проснулась бодрая и полная сил. Меня поразило, что девочка, стрелявшая в дикаря, теперь не могла вынести даже напоминания об этом. Впрочем, это отличительная черта ее пола!
Бедная Флосси! Боюсь, что нервы ее долго не успокоятся после ужасной ночи, проведенной в лагере дикарей. Она рассказала мне, как невыносимо долго тянулась эта ночь, когда девочка не знала, доживет ли до утра. Она прибавила, что, зная о нашей малочисленности, не смела ожидать попытки освободить ее, тем более что мазаи не выпускали ее из вида; большинство из них не видело никогда белых людей, поэтому они трогали ее за руки и за волосы своими грязными лапами. Она решила, если помощь не явится, с первыми лучами солнца убить себя, потому что няня слышала слова лигонини, что их замучат до смерти, если с восходом никто из белых людей не явится заменить ее. Тяжело было ребенку отважиться на это, но не сомневаюсь, что у нее хватило бы смелости застрелиться. Она была в том возрасте, когда английские девочки ходят в школу и помышляют о десерте. Это дикое дитя проявило больше мужества, ума и силы воли, чем любая взрослая женщина, воспитанная в праздности и роскоши.
Закончив завтрак, мы отправились спать и проспали до обеда. После обеда все обитатели миссии — мужчины, женщины и дети — пошли к месту побоища, чтобы похоронить наших убитых и бросить трупы дикарей в волны реки Тана, протекающей в пятидесяти ярдах от крааля.
В торжественном молчании похоронили мы наших товарищей. Гуд был избран прочесть поминальную службу (в отсутствие миссионера, вынужденного лежать в постели), благодаря звонкому голосу и выразительной манере чтения. Это были тяжелые минуты, но, по словам капитана, было бы еще тяжелее, если бы нам пришлось хоронить самих себя!
Затем мы принялись нагружать трупами мазаев телегу, запряженную быками, собрав сначала все копья, щиты и другое оружие. Пять раз нагружали мы телегу и сбрасывали трупы в реку, потому что немногим дикарям удалось бежать. Крокодилам предстоял сытный ужин в эту ночь! В одном из трупов мы узнали часового с другого конца крааля. Я спросил Гуда, каким образом ему удалось убить его. Он рассказал мне, что полз за дикарем
Последним трупом, сброшенным нами в волны Таны, мы поставили точку в нападении на лагерь мазаев. Щиты, копья и оружие мы забрали с собой, в миссионерский пункт. Возвращаясь домой, мы проходили мимо дупла, где утром скрывался Альфонс. Француз присутствовал при погребении убитых и выглядел совсем иначе, чем во время боя с мазаями. Для каждого трупа он находил какую-нибудь остроту или насмешку. Он был весел, хлопал в ладоши и пел, когда течение реки уносило трупы воинов за сотни миль. Я подумал, что было бы неплохо преподать ему урок, и предложил судить его за недостойное поведение утром.
Мы привели его к дереву и начали суд. Сэр Генри объяснил Альфонсу на прекрасном французском языке весь стыд трусости и ужас его поведения. Дерзость, с которой он выбросил изо рта кусочек ткани, в то время как стуком зубов мог поднять на ноги весь лагерь мазаев, могла погубить нас и разрушить планы.
Вопреки ожиданиям Альфонс не был пристыжен или сконфужен. Раскланиваясь и улыбаясь, он заявил, что зубы его стучали вовсе не от страха, — о, нет, конечно, он удивлялся, что нам это вообще пришло в голову, — а от утренней прохлады. К тому же если господам будет угодно попробовать тряпицу, то по вкусу она напоминает смесь парафина, сала и пороха! Однако же он послушался и держал ее во рту, пока желудок его не возмутился…
— Убирайтесь вон, трус и лгун! — прервал его сэр Генри со смехом и дал Альфонсу такого пинка, что тот отлетел на несколько шагов.
Вечером у меня состоялся разговор с измученным ранами миссионером. Капитан Гуд, весьма искусный в медицине, лечил его, и небезуспешно.
Мистер Макензи сообщил мне, что столкновение с дикарями не прошло для него зря и сразу после выздоровления он передаст дела молодому человеку, который готовится к миссионерской деятельности, и уедет в Англию.
— Видите, Квотермейн, — сказал он, — я решил поступить так сегодня утром, когда мы пробирались к лагерю дикарей. Я поклялся, что если мы останемся живы и спасем Флосси, то я непременно уеду в Англию. Довольно с меня дикарей! Я не смел надеяться, что мы уцелеем. Благодарение Богу и вам, что мы остались живы! Если нечто подобное повторится, моя жена этого не выдержит. Между нами, Квотермейн, я богат! У меня есть триста тысяч фунтов, и каждый фунт заработан честной торговлей. Деньги лежат в Занзибарском банке, потому что моя жизнь здесь не требует особых затрат. Хотя мне тяжело покидать эти места и оставлять любящих меня людей, я должен ехать!
— Безмерно рад вашему решению по двум причинам, — ответил я. — Первая: у вас есть обязанности по отношению к вашей жене и дочери, особенно вы не должны забывать о ребенке. Флосси нужно получить образование и жить в среде таких же детей, как она, иначе она вырастет дикаркой. Вторая причина: рано или поздно мазаи отомстят вам. Несколько человек успели убежать, значит, они вновь нападут на вас! Только из-за одного этого я бы уехал непременно! Узнав, что вас здесь нет, они, возможно, откажутся от мести! [69]
69
Мазаи в апреле 1886 года действительно убили миссионера Гутона и его жену в описанном месте, на берегу Таны; это были первые белые люди, которые пали жертвами жестокого племени.