Коплан возвращается издалека
Шрифт:
— А вы воображаете, что Служба интересуется только бесчестными людьми? Это заблуждение: среди наших клиентов частенько попадаются кристально честные граждане. В данном случае у истоков задания стоит Управление общего осведомления.
— То есть?
— Значит, так: не зная, что конкретно вы усвоили из учебного курса, я наверняка стану внушать вам то, что вы уже и так знаете. Но проявите терпение и внимание: повторение — мать учения.
Моник не возражала. Он продолжал:
— Это Управление — одно из подразделений Сюртэ. В него входят 12 отделов, обобщающих любые сведения, интересующие или способные заинтересовать полицию, в том числе относящиеся к политике и даже частной жизни людей. Любой человек, проживающий на французской территории, может по той или иной причине попасть в картотеку этого управления. Сами понимаете, что за грозная вещь — его архивы. К счастью, к картотекам и секретным досье допускают с величайшей осмотрительностью. Даже министр может сунуть в них нос только при определенных условиях… Обычно Управление само добывает интересующие его сведения; однако случается, что оно обращается за помощью к нам. Кониатис много разъезжает и имеет массу контактов за границей. Очевидно, что Управление просит вас войти в интимный контакт с ним не без причины. Только что это за причина — ни за что не скажет.
Моник вернула ему фотографии и спросила:
— Я должна буду обращать внимание в основном на профессиональную деятельность Кониатиса?
— Сейчас, сейчас… У вас будет возможность от корки до корки изучить биографию своей жертвы, тогда и узнаете, с кем имеете дело. Я вам коротко расскажу о его карьере. Родился в Париже в небедной буржуазной семье: отец занимался импортными операциями. Примерный ученик лицея Людовика Великого, выпускник Политехнического института, затем два года в Национальном училище административных работников, стажировки в разных странах, потом, после кончины отца и ликвидации семейной фирмы, поступает на государственную службу. Более десяти лет он ведет мирную жизнь типичного чиновника, медленно поднимаясь по иерархической лестнице. В итоге — пост заместителя секретаря Государственной консультативной комиссии по рынкам в министерстве экономики. Там он специализируется в одной весьма деликатной области: специальные рынки сырья. Очень скоро на него обращают внимание, и он становится главой делегации. Четыре-пять лет он отстаивает экономические интересы Франции по всему миру, начальство ценит его безмерно и сулит ему большое будущее. Он поднакопил опыта, он умен, ловок, в ведении переговоров ему нет равных. Полиглот, юрист, словом, светило ведомственного масштаба. И вот неожиданность: он умудряется получить освобождение от служебных обязанностей на длительный срок и погружается в собственные делишки. Два года спустя он уходит в отставку уже окончательно; за ним — должность советника в международном тресте инвестиций в гостиничный бизнес. Еще немного времени и СИДЕМС сулит ему золотые горы, и он не может устоять. СИДЕМС — это транснациональное общество по изучению рынков, по сути дела, трест, имеющий филиалы и дочерние фирмы по всему миру. Сфера его деятельности — так называемые особые рынки. Ввиду головокружительной сложности схем, действующих в мировой торговле, Кониатис, при его компетентности, пользуется непререкаемым авторитетом. Его прошлое высокопоставленного функционера и технократа приносит теперь ему немалый доход. По имеющимся сведениям, он загребает кучи денег и уже скопил приличное состояние. И лишь незначительная часть этого состояния хранится во Франции.
— Так на чем он специализируется?
— Я же сказал: специальные рынки сырья. Вот пример: если я закажу вам несколько тонн ванадия, молибдена или бериллия, то откуда вы их возьмете? И на каких условиях сможете мне их поставить?
Моник разобрал смех, и ее лицо тут же просветлело:
— Понятия не имею, о чем вообще речь!
— Это редкие металлы, применяемые в самолетостроении, ракетостроении, производстве ультрасовременного оружия… Но и это не все. Допустим, вы дока в своей области. Но есть еще одна загвоздка: вопреки поговорке, что продать можно все что угодно, на специальных рынках царят иные нравы. Чаще всего такие материалы отнесены к категории стратегических металлов, и их купля-продажа обуславливается международными соглашениями устрашающей сложности. Если вы приобретете сурьму в коммунистическом Китае, вам придется держать ответ перед вашими политическими и военными союзниками. Словом, в этих вселенских джунглях порой потерянно блуждают даже правительства.
На лице Моник обозначилось некоторое замешательство:
— Вы рассчитываете, что я разузнаю, занимается ли Кониатис такими операциями?
Коплан снисходительно улыбнулся:
— Нет, вы, естественно, на это не способны. Все, что от вас требуется, — это добыть для нас максимум сведений о связях нашего знакомого. Наши специалисты поработают с этими сведениями и придут к надлежащим выводам. Но не будем горячиться: впереди только первые шаги.
— Вы же утверждали, что они не будут трудными.
— Всего лишь предположение. Я думаю, что трудностей здесь не будет. Но наверняка ничего не знаю.
— Надеюсь, вы не подвергаете сомнению мою способность соблазнить мужчину? — съязвила она. — Если Кониатис — патентованный волокита, у меня есть кое-какой шанс, не так ли?
— Бесспорно, бесспорно. Остается удостовериться, волочится ли наш объект за кем попало или проявляет максимальную осмотрительность.
— Я очень быстро пойму, что он за фрукт.
— Как бы то ни было, повторяю: не превращайте это в дело чести и самолюбия. Если попытка провалится — ничего страшного. Провалить задание — еще не преступление. На нашей службе это случается со всеми, даже с лучшими из лучших.
— И все же это бы меня задело, — призналась она как ни в чем не бывало. — Но что сделать, чтобы выйти на дичь?
— Умерьте свой пыл, милое дитя. Мы все продумали и подготовили. Уже три недели одна из наших парижских бригад сидит в засаде, фиксируя нравы и привычки интересующего нас экземпляра. В частности, найдена лужа, к которой он приходит на водопой к концу дня. Это бар на улице Понтье под названием «Канарак», и такое название — уже целая программа.
— Отчего же?
— Храм в провинции Канарак в Индии знаменит сотнями скульптурных групп, изображающих парочки, откровенно занимающиеся любовью. У меня есть отличные фотографии этого храма. Как-нибудь я вам их продемонстрирую.
— Заранее благодарю, это отвлечет меня от японских эстампов с аналогичными сюжетами. У одного моего любовника была целая коллекция этих штучек.
— Вам нравятся такие вещи?
— И даже очень.
— Вы меня удивляете. Не забывайте, что я изучал ваше досье. Вчера я не был знаком с вами. Но сегодня я обладаю обширными познаниями о вас.
— Ну и что? Вы намекаете на мою фригидность? Человек вполне может любить эротику и соответствующую графику, но не испытывать влечения к этому спорту на практике.
— Вообще-то да, почему бы и нет. Но вернемся к нашему разговору. Поскольку французский филиал фирмы СИДЕМС расположен на улице Боэти, Кониатис имеет привычку часов в семь вечера заходить в «Канарак», чтобы опрокинуть стаканчик, прежде чем отправляться ужинать. Это занимает у него почти час. Именно там он будет сталкиваться с вами, начиная с сегодняшнего вечера. Но вам не будет одиноко. Чтобы не возбуждать у него недоверия, мы изобрели нечто вроде «заранее заготовленного случая». Позднее я вам все объясню. Пока займемся вашей новой личиной.
— Я выхожу на охоту уже сегодня вечером?! — восхищенно воскликнула она.
— Да, нам нельзя терять времени, ибо Кониатис никогда не остается в Париже больше месяца. Но, честное слово, создается впечатление, что вам не терпится оказаться в его постели.
— Признаюсь, некоторое нетерпение наличествует.
Коплан пожал плечами.
— Воистину, — пробормотал он, — я никогда не пойму женщин.
— Как все мужчины, знающие в женщинах толк, — насмешливо закончила она за него.
В этот вечер, переступая порог «Канарака», Антуан Кониатис выглядел озабоченным. Он подошел к стойке и дружески стиснул руку бармена.
— Привет, Жорж, как дела?
— Добрый вечер, месье Антуан, — откликнулся бармен. — Неважная погодка, верно? Скорей бы весна!
— Творится непонятно что, — буркнул Кониатис. — Еще месяц тому назад я купался на Копакабане и жарился на солнце.
Бармен, юноша со смуглым ликом южанина и хитрыми глазками, важно молвил:
— Клянусь, если бы у меня водились деньжата, зимой в Париже меня бы не увидели. Что за удовольствие — любоваться этим паршивым серым небом.