Корабль дураков
Шрифт:
Лягушки избрали новую поверхность для своих игрищ. Запрыгивали на бугор плоти, скатывались от пупа по склонам живота и плюхались в воду. Двигались земноводные неловко, запутавшись в многочисленных конечностях.
Назгал ощущал, как головастики тыкаются в бока, скрытые под водой. Мальки объедали обожженную кожу. Несколько раз окунувшись, Назгал окончил купание и подгреб к ближайшему склону.
Выбраться чистым он не мог. Выполз из плюхающей грязи, как тюлень, узнать про которых Назгал не мог нигде.
Покушав, помывшись и напившись холодной воды, Назгал ощутил
Назгал захихикал, представив, как его вспарывают, а кишку с набитым в нем мясом потом вываривают. Интересное, поди, выйдет угощение. Такое необычное, весьма изысканное.
– Попробовать что ли, – пробормотал Назгал.
Голос его ничуть не испугал кружащих, ползающих вокруг существ. Их не беспокоил чуждый звук, далеко не лесной.
Назгал подумал, что угощение выйдет особенно славным, если набитая черева останется прикрепленной к человеку. Пока она будет вариться, он все еще будет жив. Чудно-чудно. Назгал покачал головой, улыбаясь. Такие идеи ему нравились. Оценят их дорогие общинники.
Возвращаться без даров он не мог. Люди ждут от него свершений.
Завершив восстановление, Назгал зашагал вперед. Он покинул лес, оставив дышащие мешки в плену сковавшей их паутины. Снаружи едва лучи просвечивали через завесу оседающей пыльцы.
Заброшенные поля колосились свежим урожаем. Назгал полюбовался черными головками колосьев, что клонились к земле от жирных плодов. Так и представляется, что тысячи общинников гнезда срезают колосья. Затем они перемалывают плоды, насыщаясь весельем, трескучим празднеством.
Тропа серебрилась до самого гнезда, вырастающего нарывом из тела земли. Напитанная соками плоть вздымалась над бледным многоцветием окрестностей. Грубые формы человеческого города сглажены. На месте жестких, сковывающих стен поднималась и оседала диафрагма из переплетенных нитей.
Она не сковывала запертых внутри людишек. Наоборот она выполняла задуманную изначально функцию – защищала их. Ни один враг не пробьет эту защиту, не осмелится приблизиться к новому храму человечества.
Кальдера города исторгала из себя облака семени. Вместе с восходящими потоками испарений вверх неслись мириады спор. Солнце не смело пробиться через эту завесу. Чужаки умирали, вдохнув испарений гнезда. Лазутчики разрывали глотку, пока их раскрасневшиеся лица не становились синими. Они умирали в страшных мучениях, но эта смерть не напрасна. К брошенным, неубранным телам сползались насекомые, поселяясь в рассеченных животах, плодя тысячи подобий.
Назгал подошел к городу, дождался, пока раскроется сфинктер прохода. Стягивающиеся от центра к периферии валики мышц покрывала слизь, выдавливаемая из складок. Каскадом вниз лился вязкий дождь, волны жидкости залили стопы Вестника.
– Я вернулся! – провозгласил Вестник.
Конечно, его услышали. Уже все гнездо ликовало, что лидер вернулся. Низшие сползались к проему в стене, взмахивали конечностями, пищали от радости. Те, кому гортань заменили костяные дудочки, принялись разыгрывать веселые мелодии. Барабанщики ударяли в свои животы, запонленные воздухом, газами, задавали ритм или давили на брюхо, выжимая звуки из заднего отверстия, что меняло тональность от баса с хрипотцой до хлесткого свиста. Лучшие из лучших прирастили к рукам струны, чтобы иметь возможность играть при первой возможности.
Из-под пористой мостовой через многочисленные – тысячи их, – отверстий выглядывали подземные ничтожества. Слуги Эстиния, скребущие подземелья во вне. Грибные глаза, торчащие из глазниц, уставились на вернувшегося. Существа шуршали заостренными, шипастыми конечностями, вызывая треск и вибрацию. Все это сливалось в единый гул, разбуженного улья.
Радости не было предела. Карнавал воспламенился без приказа Вестника.
Идя через толпу низших, Назгал касался всякого, кто осмеливался приблизиться к нему, прикоснуться. Люди слизывали с его пальцев выделения, наслаждаясь тягучим соком, сладостным и ублажающим нёбо. Самые смелые сгрызали лоскуты кожи, оставшиеся на месте волдырей.
Люди не задавали вопросы. Назгал их чувствовал. Пусть радость и веселье затмевали все, придется раскрыть рот. Объясниться. Что Назгал считал ниже собственного достоинства. Он – Вестник, не обязан развлекать низших историями, объяснениями.
А теперь, придется.
– Я вернулся. Не весь. Как видите. Совершенные слегли под ударами слепцов! Их смерть не напрасна. Тела их остались лежать в чужой земле. Той земле, что станет нашей. Уже сейчас из их тел к небу, к Хранителю тянутся завитки грибницы. Мои совершенные дети пожертвовали собой, чтобы проложить нам дорогу к процветанию…
Ему пришлось много говорить. Ведь гибель десятка совершенных существ не могла пройти незамеченной. Им поклонялись, их почитали. Новых создать не удастся. Не найти среди сектантов достойных этой метаморфозы.
Лишь пришедшие из вне могут пополнить ряды двойственных существ. Гермафродитов, что сотворены грибницей.
Под началом Назгала остались лишь низшие существа. Ни его глашатай, ни ездовое животное не почтили Вестника вниманием. Это не укрылось от его внимания.
Назгал подарил низшим идею о том, как нужно кормиться. Рассказал о полях священных колосьев, о праздничных сосисках, что выращивают в своих телах избранники.
Тут же из пляшущей и поющей массы вызвались смельчаки. Они накинулись друг на друга, принялись избивать. Победитель сжирал побежденных, а затем подставлял раздувшееся пузо под удар ножа.
На землю сыпались связки сосисок, невиданной длины. Поднесли котлы, запалили костры, используя кости вместо дров. Назгал благословил низших, кивнул затаившимся в дырах подземным существам. Он покинул карнавал, собираясь разобраться с теми, кто не почтил вниманием триумфатора.
Не первый раз его игнорировали. Раньше Назгал терпел неуважение, но прошли те времена. Его поход увенчался победой. Свита из пляшущих человечков следовала за лидером, пока он не отослал их прочь. Назгал не собирался подрывать авторитет помощников без нужды.