Корабль Рима
Шрифт:
До высшей точки прилива оставалось около двух часов, и у кормы судов глубина воды уже превышала фут, так что рабы и экипажи торопились выгрузить оставшиеся бревна. Во время высокой воды судно всплывет, а увеличившаяся плавучесть пустого трюма поможет отчалить от берега. Затем освободившееся место займут четыре судна, ожидавшие на рейде.
На берегу бревна рассортировывали две бригады рабов, которыми руководили помощники Лентула. Одна бригада отделяла дубовые бревна от сосновых, а вторая распределяла их подлине, обхвату и возрасту. Другие подмастерья тщательно проверяли каждое бревно, выискивая признаки гниения или грибка и отбрасывая все подозрительные бревна, чтобы в дело пошел только первосортный материал. Молодые люди работали на удивление ловко и уверенно — вся их юность была посвящена обучению ремеслу.
Офицеры «Аквилы» вслед за Лентулом отправились в глубь берега и поднялись на вершину нанесенной ветром дюны в форме полумесяца, откуда открывался вид на прибрежную равнину. Септимий и Аттик замерли, пораженные открывшейся перед ними картиной. Прямо за линией дюн начинался настоящий город из палаток — конусы из белой парусины тянулись на целую милю к северу от рыбацкой деревни. Между палатками деловито сновали люди, и многие держали в руках инструменты, указывавшие на их профессию: столяры, скобяных дел мастера, корабельные плотники и так далее. Интересно, подумал Аттик, неужели все это появилось за сорок восемь часов? Всего через два дня после того, как сенат официально объявил о строительстве флота? Работы шли с невероятной скоростью, и для такого упорядоченного общества, как римское, организация снабжения не представляла особой сложности. Впервые за все время Аттик почувствовал уверенность, что поставленная задача будет выполнена.
ГЛАВА 8
Ганнибал Гиско наблюдал за действиями римлян с возвышенности у города Макелла, куда он прибыл из Панорма два дня назад, преодолев двадцать миль за один переход. Адмирал стал свидетелем последних атак на обоз римлян, завершавший многодневный марш. Сами засады не отличались особой эффективностью, поскольку принятые римлянами меры по организации обороны гасили атаки конницы. Тем не менее, когда всадники отступили, укрывшись среди окрестных холмов, Гиско с удовлетворением отметил нанесенный обозу урон: тут павший вол, там горящая телега. Возобновив движение, римляне оставили после себя дымящуюся груду сгоревших припасов — всего лишь капля крови раненого зверя, но Гиско не сомневался, что с учетом нападений в предшествующие дни нанесенная рана была глубокой.
Рядом с адмиралом на вершине холма стоял Гамилькар. Их вынужденное перемирие со временем превратилось в тактический союз. Гиско, адмирал и моряк по натуре, полагался на сухопутный опыт Гамилькара и научился доверять мнению молодого человека. Кроме того, Гиско был не прочь извлечь пользу из дружбы с наследником семьи Барка, древнего рода, который вел свое происхождение от легендарной основательницы Карфагена царицы Дидоны. Клан Барка имел постоянное место в Совете, которое в настоящее время занимал отец Гамилькара, а сам молодой человек часто упоминал о близких отношениях с отцом — именно эти отношения и рассчитывал использовать Гиско в своих целях.
— Пленники сами идут в тюрьму, — улыбнулся Гамилькар, когда хвост колонны римлян исчез за прямоугольным частоколом.
Гиско позабавило такое сравнение. Очень точное. Гамилькар убедил Гиско снять осаду с города на равнине, утверждая, что теперь в этом нет необходимости. Пусть римляне войдут в Макеллу — цена, которую им придется заплатить за освобождение города, окажется гораздо выше, чем они предполагали.
Манипула Марка одной из последних переправилась через реку Элеутерио, а затем поднялась по пологому склону, за которым начинался частокол. Вокруг расстилался мирный пейзаж — террасы с заброшенными виноградниками на склонах холмов, а меньше чем в полумиле оборонительные стены Макеллы, освещенные последними лучами заходящего солнца. Взгляд центуриона был прикован к окружающим холмам, самый высокий из которых к северу от города достигал тысячи футов. Центурион не сомневался, что враг прячется где-то поблизости, следя за каждым движением римлян, и это вызывало неприятное чувство.
Четвертая манипула Девятого легиона уже не была на переднем краю обороны, по крайней мере формально.
За последние девять дней Марк потерял пятнадцать человек убитыми и двадцать шесть ранеными; пятнадцать раненых оставались в строю, а одиннадцать распределили по фургонам обоза. Каждое утро Марк лично навещал раненых, возвращаясь в подавленном настроении — он точно знал, что до конца дня потеряет еще четверых, чьи раны оказались смертельными. Манипула останется ослабленной до прибытия пополнения, которого — центурион не сомневался — они не дождутся, по крайней мере из Рима. Скорее всего, произойдет одно из двух: либо раньше расформируют какую-либо другую манипулу и остатки передадут ему, либо такая участь ждет его подразделение. Гордость бывалого воина не могла примириться ни с тем ни с другим.
Из своей палатки в центре лагеря командующий Вторым и Девятым легионами Луций Постимий Мегелл услышал громкий приказ закрыть ворота. Этот звук вызвал у него чувство облегчения, но он тут же выругал себя. Легат проклинал карфагенян, которые последние девять дней, словно волки, преследовали его колону, и Мегелл почувствовал себя в безопасности только за крепостными стенами.
Временный лагерь был окружен частоколом из заостренных дубовых кольев длиной шесть футов, которые путешествовали вместе с обозом. Передовые манипулы начали обустраиваться за три часа до заката: обозначили границы прямоугольного лагеря и принялись копать ров шириной десять футов и глубиной пять. Извлеченный из рва грунт образовал бастион, на котором установили колья и перевили их тонкими дубовыми ветками. На марше такой лагерь сооружался для каждой ночевки, а затем разбирался с ловкостью и проворством, достигавшимися постоянной тренировкой; тяжелый труд забывался утром нового дня, когда маршевая колонна трогалась в путь.
Теперь лагерь станет другим. Мегелл прикажет превратить его в кастра статива, или постоянный лагерь. Стены будут более прочными. Камень, добытый из близлежащей реки, укрепит уязвимые места оборонительной стены вокруг ворот. В четырех углах каструма поднимутся сторожевые башни, с которых часовые будут следить за приближением врага.
Легат подавил чувство разочарования, слишком рано появившееся в этой кампании. Вернувшиеся из города разведчики сообщили, что враг ушел, завидев колонну римлян, но Мегелл подозревал, что карфагеняне просто решили отступить, а не ввязываться в бой с противником, который все равно будет повержен, только с меньшими потерями с их стороны.
Утром легат проверит эти сообщения, отправив к городским воротам десять манипул. Демонстрация силы должна произвести впечатление на городской совет Макеллы, подтвердив правильность их решения поддержать Рим, а не Карфаген. Затем Мегелл планировал разделить свои силы и отправить Второй легион к Сегесте, чтобы после трехдневного марша снять осаду города, — легат не сомневался, что к моменту их прибытия враг отступит. Карфагеняне будут атаковать колонну на марше, и потери неизбежны — по оценке квартирмейстера, они уже лишились почти половины продовольствия и амуниции.
Второй легион займет Сегесту, но дальше не пойдет. Они обустроят второй постоянный лагерь, еще один островок безопасности во враждебном окружении. Кампания будет приостановлена, и армия перейдет к обороне, чтобы защитить и сохранить свои бесценные и невосполнимые ресурсы. Наступательные операции теперь просто невозможны, с горечью подумал Мегелл, привыкший действовать агрессивно и не уступать инициативу врагу.
Легат вышел из палатки и стал наблюдать за лихорадочной деятельностью, охватившей весь лагерь, — армия устраивалась на ночевку. Стемнело, и Мегелл увидел, что вигилы, ночная стража, занимают свои места на стенах, пристально вглядываясь в погруженные в темноту окрестности, где мог прятаться враг. Этой ночью нападения не будет, с горечью подумал Мегелл: карфагенянам нет смысла атаковать. Всего две недели назад Мегелл сообщил своим легионерам, что кампания будет проходить как обычно, словно никакой блокады нет, но тактика карфагенян, нацелившихся на запасы продовольствия и амуниции, разрушила планы легата. Пунийцы вступили в бой и сумели нанести противнику серьезный урон. Теперь римские легионы оказались скованными, обескровленными и отрезанными от дома.