Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер (сборник)
Шрифт:
Немного успокоившись, — хотя бы тем, что события необратимы, — я вернулся на склон, в свою снежную ямку, чтобы лучше видеть взлет.
Скоро башни как бы заколебались, ореол сразу пошел яркий, фиолетово — белый. Спешный был старт, натужный, словно пилот рвал жилы, убегая от Земли — не поймали бы, не остановили!.. Я ожидал увидеть, как бронзовая громада войдет в десинхрон: планета фактически окажется в ином времени, а значит, — в другой точке своей орбиты относительно корабля. Это выглядит, как обращение в туманный силуэт, в белесую тень, в ничто.
Но десинхрон не состоялся. Ореол поиграл сполохами, на километр испарил снега и погас. Зеленые купола вновь обрели четкость. Неужели передумали амазонки, и я впрямь смогу… пусть не сегодня, не завтра, но когда — нибудь обнять Гиту?!
Нет, здесь было нечто другое… Следя
Ого, подумал я, значит, этим ребятам все же удалось объединить мир? А может быть, мир и не рассыпался никогда на отдельные личности — просто нам это почудилось в ужасной нарастающей новизне?..
Сай Мои сидел в углу гостиной тибетского дома Совета Этики, всей кожей ощущая важность момента и огромный вес тех, кто занимал три кресла перед видеокубом. Их имена все чаще мелькали в сводках новостей. Это было непривычно и возбуждающе; это сгущало на избранниках человечества лучи славы. «Петр Осадчий разрешил конфликт урбиков Большого Шанхая с корпорацией геотекторов: материковый разлом не будет инициирован в ближайшие шестьсот лет». — «Интервью с Нгале Агвара: каково мнение Координаторов по «общества небелковых» и самоперестройке?» — «Роже Вилар обращается к подросткам, основавшим коммуну в кратере Вампанг»… Люди — исполины. И он, Сай, в их ладонях, как выпавший из гнезда птенец.
Взрывоподобным ударом куб распахнул перед зрителями силовые стены командирской рубки звездолета «Орлеанская дева». Будто у входа в тоннель, слагаемый отражениями круглых зеркал в зеркалах, имея над собою алый шар для маршрутной медитации, засунув руки в карманы комбинезона и углами подняв плечи, стояла сдержанно — яростная Кларинда.
— Я предупреждаю вас в последний раз! — не разжимая зубов, сказала она. — Если вы не прекратите это безумное, чисто мужское насилие — мы примем свои меры!
— Можно узнать, какие? — дружелюбно спросил Петр.
— Имейте в виду: мы установили защиту от высоких энергий! — повысила голос Кларинда. — Вся сила Помощника не остановит процессов, идущих внутри корабля.
— Что же дальше?
— Клянусь честью, я взорву «Деву»!
— А вы уверены, — ласковее прежнего спросил Петр Максимович, — вы уверены, что все на борту согласны с таким решением? И даже ваша пленница?
— Она все равно мертва для Кругов, как и мы! — отрезала Кларинда. — Даю первый сигнал: после десятого вы увидите, как тысяча истинных женщин предпочтет смерть вашему гнету!
Видеокуб погасил картину.
…Они долго совещались, прежде чем решиться на такое — не выпускать звездолет. Все же это был бы поступок в духе древнего, забытого людьми государственного насилия. По сути дела, Осадчий и его коллеги уверенно брали общеземную власть. Рискованный курс! А ну, как стихийный референдум, вал многомиллиардного возмущения сметет их?..
С другой стороны, совершенно невозможно было позволить амазонкам увезти с собой Ханку Новак. Потому что Ханка не хочет улетать. Она подтвердила это Координаторам сама на сеансе связи. Нельзя, нельзя поело всего, что сделано многими поколениями для торжества равенства и свободы, — нельзя даже одного человека лишать этих благ! Шутка ли: человечество, представленное (пусть не слитком удачно) общиной амазонок, основывает первую галактическую колонию, и колония эта зиждется на сломанной судьбе, на рабстве! Потому что ведь несчастная девочка, наделенная способностью к партеногенезу, [23] обречена на жизнь рабыни — родильницы…
23
Партеногенез — бесполое размножение, для которого достаточно одной особи. Встречается у низших организмов.
После многочасовых прений решено было «Орлеанскую деву» остановить.
Но ведь, сказал тогда прозорливый Роже Вилар, если амазонки не улетят, а останутся в Кругах, подчинившись грубой силе, община станет очагом хронического воспаления. Ненависть ко всему свету, передаваемая дочерям н внучкам, жажда мести, утрата веры в людскую справедливость… отсюда — вечно тлеющий бунт, отсюда — необходимость огораживать больные земли, изолировать их… явление, не менее гнусное, чем рабство — резервация!..
Координаторы надеялись, что женщины дрогнут, в конце концов — просто не подчинятся Кдаринде и фанатичкам из ее свиты. Но глава общины, оказывается, закапсулировала «Деву» от Помощника и держит в своих руках все жизнеобеспечение корабля. И, не спросив никого, после десятого сигнала одним волевым усилием из своей сверхизолированной рубки отправит тысячу человек в небытие.
Как же поступить?..
…Давным — давно, на бальсовом плоту, их уже в конце шеститысячемилыюго пути волнение тащило на рифы, не давая войти в лагуну. Замкнутый барьер выныривал, оскалясь, и снова тонул в кипени бурунов; чуть зыбилась издевательски — спокойная бирюза, посреди нее лежал песчаный остров, а на острове шевелили перьями одноногие страусы пальм. Ради этого полинезийского Эдема три месяца мотались они над водяными пропастями, исхлестанные всеми ветрами, проеденные до костей солью. И вот туда — то они и не могли попасть ни с третьего, ни с пятого раза: плясал, не даваясь, единственный узкий проход, отраженные барьером волны били и вертели судно, словно приблудившийся кокос. Петр надрывался вместе с Бригитой и Нгале, сдирал кожу с ладоней, хватаясь то за снасти, то за штурвал. Уже сбросили за борт все, что можно, до предела облегчили плот, даже тросы выдвижных килей обрезали, чтобы уменьшить осадку. После очередного удара выворотили мачты из степсов и вместе с парусами швырнули в море; разрушительной злобой платя за долгую верность судна, принялись валить и корчевать плетеную каюту…
А когда стало ясно, что любые попытки провести плот в лагуну тщетны — Петр догадался сделать то, что и выделило его тогда среди одногодков, стало первым шагом к нынешним всепланетным делам. Оглушенный громовыми оплеухами волн, едва владея задубевшими пальцами, он связал воедино тыквенные бутыли от воды, прикрепил их длинным тросом к бушприту и в обнимку с этим плавучим якорем, ни слова не сказав ужаснувшимся спутникам, прыгнул в клокочущую теснину прохода.
Петру удалось проскользнуть между зубцов рифа, схожего с притоплеиной крепостной стеной, и протащить якорь, лишь немного поранив лопатки. Трос натянулся, и точно направленный носом плот как по рельсам прошел во внутренние воды Рароиа. Нгале и Бригита поспешили вытащить своего бесстрашного «капитана», целовали и тискали его, буйно радовались. Под пленкой воды, будто музейная сокровищница за стеклом витрины, красовалось коралловое дно: пугливый нежный мох с мириадами шныряющих существ, трепетные анемоны, мясистые морские розы. Расфуфыренные рыбы — павлины шарахались от шустрых, как голодные кошки, маленьких акул…
Осадчий повернулся сначала к коллегам, затем столь иго доверительно к Сай Мону:
— Что ж, друзья мои, делать нечего. Остается один выход!..
…А это как раз ложь. Выходов осталось по меньшей мере три. Вызвать сейчас Кларинду и, пока она не сообразит, что к чему, показать ей военный гипнофильм двадцать первого века, коварное сочетание звуков, красок, меняющихся форм. Так в пору начального объединения стран амероссийская «гвардия мира» с помощью проекции на облака усыпляла целые полки экстремистов… Несколько секунд, и предводительница амазонок полностью покорна. Она отпускает Ханку, корабль благополучно взлетает… и вот где — то рождается звездная колония, построенная на презрении к подлецам — землянам, колония заведомых врагов… Да, собственно, и защита их, разнофазовый времяслой, вопреки словам Кларинды, не слишком серьезная преграда для Помощника. Но — принуждение преступно, исторически недопустимо. Дай бог, чтобы они простили нам гравитационный пресс… Значит, и в самом деле выход один. Один узкий коридор есть в кольцевом барьере рифа, и капитан должен нырнуть в него, чтобы спасти судно…