Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)
Шрифт:
Он полежал несколько минут, прислушиваясь к шуму машин. Потом со стоном перекатился на спину. Распрямил ноги, расслабился. Затем сел на кровати, вытянул руку, расшнуровал ботинки и уронил их на пол. Снова упал на подушку и снова со вздохом перевернулся на бок.
Ощущение подползало неспешно.
Сначала показалось, что шалит желудок. Потом стало ясно, что это вовсе не мышцы живота, это каждый мускул всего тела. Он чувствовал, как десятки струн проходят сквозь тело и дрожат, натянутые на его каркас.
Он открыл
«Холодно», — подумал он раздраженно и поерзал, чтобы вытащить из-под раздобревшего тела покрывало. По коже бегали мурашки. Он понял, что прислушивается, хотя стояла абсолютная тишина, если не считать его собственного сиплого дыхания. Он неловко повернулся, гадая, с чего вдруг ему стало так зябко. Наверное, простуда.
Он перекатился на спину и открыл глаза.
Мгновенно его полностью парализовало, и все звуки намертво застряли в горле.
Склонившись прямо над ним, в воздухе висело белое лицо, дышавшее такой ненавистью, какой он не видел ни разу в жизни.
Он лежал, глядя в оцепенелом, неприкрытом ужасе на это лицо.
— Убирайся, — произнесло лицо, и в скрипучем голосе звучала угроза, — Убирайся отсюда. Ты не можешь вернуться.
Прошло много времени после того, как лицо исчезло, а Джонсон так и лежал, едва в силах дышать, руки сжались в кулаки, округлившиеся глаза устремлены в пустоту. Он пытался размышлять, однако стоило вспомнить лицо, и все мысли в голове сковывал лед.
Он не стал медлить. Как только к нему вернулись силы, он встал и сумел выбраться из дому, не привлекая внимания хозяйки. Быстро выехал из городка, весь побелевший, способный думать лишь о том, что видел.
Самого себя.
Это было лицо его тогдашнего, когда он учился в колледже. Его юная ипостась возненавидела нарушителя, грубо вторгшегося туда, где ему нельзя было оказываться снова. И молодой человек в «Золотом кампусе» тоже был его юношеское «я». И студент, прошедший мимо в кафе кампуса, был он сам. И студент в коридоре, и некто, чье постоянное присутствие он ощущал, бродя по кампусу, некто, ненавидевший его за то, что он вернулся и ворошит прошлое, — все это был он сам.
Он больше ни разу не навещал город и никому не рассказывал о том, что произошло. И когда, в крайне редкие моменты, он заговаривал о студенческих годах, то всегда делал это, пожимая плечами и цинически усмехаясь, чтобы показать, как мало эти годы для него значат.
Распространитель
Пора переезжать.
Он присмотрел небольшой меблированный домик на Силмар-стрит. В субботу утром он въехал и отправился знакомиться с соседями.
— Доброе утро, — поздоровался он с пожилым мужчиной, который подстригал плющ возле соседнего дома. — Меня зовут Теодор Гордон. Я только что переехал.
Пожилой мужчина распрямился и пожал Теодору руку.
— Приятно познакомиться, — произнес он. Его звали Джозеф Альстон.
С крыльца сбежала собака и принялась обнюхивать брюки Теодора.
— Хочет составить о вас мнение, — пояснил сосед.
— Как мило, — отозвался Теодор.
На другой стороне улицы жила Инес Феррел. Она вышла открыть дверь в халате, худенькая женщина лет под сорок. Теодор извинился за беспокойство.
— О, ничего страшного, — улыбнулась она. У нее полно свободного времени, пока муж в разъездах по работе.
— Думаю, мы станем добрыми соседями, — выразил надежду Теодор.
— Уверена в этом.
Она смотрела в окно, пока он удалялся.
В следующий дом, стоявший прямо напротив его собственного, он постучался осторожно: на двери висела табличка: «Тихо! Спит работник ночной смены». Ему открыла Дороти Бакус, миниатюрная, замкнутая с виду женщина лет тридцати пяти.
— Я так счастлив с вами познакомиться, — сказал Теодор.
В следующем доме жил Уолтер Мортон. Когда Теодор шел по дорожке, он услышал, как Бьянка Мортон громко отчитывает их сына, Уолтера-младшего.
— Ты недостаточно взрослый, чтобы гулять до трех утра! Тем более с такой маленькой девочкой, как Кэтрин Маккэнн.
Теодор постучал, и мистер Мортон (пятьдесят два года, обширная лысина) открыл дверь.
— Я только что переехал в дом напротив, — сообщил Теодор, улыбаясь.
Следующую дверь открыла Пэтти Джефферсон. Разговаривая с ней, Теодор увидел сквозь застекленную заднюю дверь, как ее муж, Артур, наполняет водой резиновый бассейн для сына и дочери.
— Дети так любят плескаться в этом бассейне, — усмехнувшись, пояснила Пэтги.
— Ничего удивительного, — сказал Теодор. Уходя от Джефферсонов, он заметил, что дом рядом с ними пустует.
На другой стороне улицы, напротив Джефферсонов, жили Маккэнны и их четырнадцатилетняя дочь Кэтрин. Когда Теодор подходил к двери, он услышал, как Джеймс Маккэнн громко ворчит:
— Да он просто чокнутый. С чего это я должен ровнять края его лужайки? Только потому, что я пару раз одалживал паршивую газонокосилку?
— Милый, прошу тебя, — произнесла Фэй Маккэнн, — Я должна подготовиться к следующему заседанию совета.
— Только потому что Кэти встречается с его паршивым сынком… — не унимался супруг.
Теодор постучал в дверь и представился. Немного поболтав с ними, он заверил миссис Маккэнн, что, конечно же, с радостью поучаствует в работе Национального совета христиан и иудеев. Это действительно стоящая организация.