Корабли Мериора
Шрифт:
Однажды они отправились за травами для талисманов. Вышли под вечер, ибо эти травы необходимо было собирать при лунном свете, придававшем растениям особую силу.
Наполнив сумку, Аритон и Элайра присели отдохнуть на поваленном бревне. Где-то в кустах тявкала лиса. Подобрав ветку, оторванную бурей, Аритон трогал пальцами бугорки зеленых желудей, которым уже не суждено было созреть и превратиться в бронзово-коричневые и иссиня-черные.
— Знаешь, мой дед никогда не хвалил своих учеников. Он требовал, чтобы мы не ждали готовых ответов, а думали самостоятельно. Он твердил, что маг учится не
Элайре вдруг показалось, что настал долгожданный миг и теперь-то она может задать вопрос, который давно не давал ей покоя. Не глядя на Аритона, она сказала:
— И тебе никогда не хотелось услышать чью-либо похвалу? Даже не похвалу, а подтверждение того, что ты поступаешь правильно? Например, что ты правильно обошелся с итарранской армией, когда она вторглась в Страккский лес?
Услышав напоминание о детях, которые погибли вместе со взрослыми, защищая своего наследного принца, Аритон порывисто вскочил на ноги. Дубовая ветка с шелестом упала вниз. Глаза, полные душевной боли, впились в Элайру.
— Как легко рассуждать, когда сама не была там и ничего не видела! Спросила бы ты у выживших бойцов. Они бы тебе рассказали, что не было никакой возможности спасти тех детей. Но не думай, будто Дейлион-судьбоносец закрыл глаза на их гибель. Главное — я себе ничего не простил и не снял с себя вину. Ведь и взрослые, и дети гибли ради меня, ради их наследного принца! Поэтому я никогда не примирюсь с тем, что случилось на берегах Талькворина.
— Ты же приносил клятву верности кланам, обязуясь защищать их.
Он смотрел на лицо Элайры, залитое лунным светом. Только слезы в ее глазах не позволили Аритону наговорить ей резкостей или просто уйти.
— Зачем тебе лезть в мои заботы?
Аритон шагнул вперед. Лунный луч, прорвавшийся сквозь ветви и листья, мягко очертил его скулу, потом скользнул по рукаву вниз и замер на пальцах.
— Я не лезу, — попыталась неловко оправдаться Элайра. — Просто за мной с детства водится дурная привычка кого-то спасать. То птиц со сломанными крыльями, то пауков, попавших в корыто.
Зная о его врожденном чувстве сострадания, Элайра не осмелилась сыграть на этом. Она попыталась улыбнуться и спросила:
— Я тебе не рассказывала, как и почему очутилась у кориатанок? Мне тогда было шесть лет, и меня ожидало ремесло уличной воровки. И вот однажды, забредя в глухой закоулок, я увидела, как мальчишка мучает собачонку. Я и не подозревала, что сцеплюсь с сынком морвинского правителя.
— А вот об этом я еще не слышал.
Аритон постепенно успокаивался. Струи тумана, поднимавшегося от земли, обволакивали его, делая похожим на тень. Откинув дубовую ветку, Аритон пристроился возле ног Элайры. Где-то над их головами щебетали неугомонные птицы. Элайра рассказывала, как покалечила юному мучителю пальцы. Тот день подвел черту под ее прежней жизнью. Вскоре уличную свободу сменили стены кориатанского приюта.
Элайра сидела, сложив руки на коленях, и шелковистые волосы струились по складкам ее кофты из беленого полотна.
— Помню, старуха-знахарка… она продавала разные снадобья морвинским шлюхам… Не знаю уж, как
Аритон молчал. Элайра разжала плотно сомкнутые пальцы и докончила свой рассказ.
— По закону, меня могли сжечь, невзирая на возраст. Я осталась в живых лишь потому, что кориатанки пообещали вылечить мальчишку, а меня — навсегда забрать в свой орден. Потом я узнала, что без их помощи сынок мэра остался бы калекой. Его поранил не столько ножик, сколько моя отчаянная магия.
Элайра повернула голову и взглянула на Аритона. Словно два кусочка кварца, блеснули ее глаза. Слабый, едва уловимый запах ее тела, не успев пробиться сквозь ткань кофты, растворялся в густом аромате кедра.
— Я понимаю, каково было тебе, — почти шепотом сказала она и, кашлянув, дабы скрыть охватившую ее дрожь, добавила: — Столько лет прошло, а тот случай до сих пор мне снится. Я даже не знаю, что сталось с собачонкой: спасла я ее или нет.
Аритон молчал, погрузившись в свои мысли. Испугавшись, что должно быть, снова зашла слишком далеко, Элайра взглянула на него магическим зрением. И переплетенные пальцы, и склоненная голова — каждая частичка его тела была наполнена невыносимой тоской. Девушке захотелось протянуть к нему руки и попытаться сплести нить полного взаимного доверия. Лучшего момента, чем сейчас, она вряд ли дождется.
Однако что-то внутри нее не позволило поддаться этому порыву.
Тогда, резко нарушив ночную тишину и размышления Аритона, Элайра вдруг спросила:
— Интересно, а что бы сказал твой дед о моем поступке? Я ведь жизнь какой-то псины поставила выше жизни человека!
— Думаю, он сказал бы, что собака заслужила большего сострадания, поскольку не причинила тому мальчишке никакого зла. Дед хоть и учил меня думать самостоятельно, но очень ясно предупреждал о правильном выборе жизненного пути. Он говорил: «Невозможно сочетать в себе мага и правителя». — Аритон шумно хлопнул себя по коленям. — Жаль, я тогда не послушался деда. Мне не пришлось бы терять свободу.
В траве стрекотали невидимые сверчки. Им вторили монотонные трели козодоя. Пока Аритон развлекался, подражая его голосу, Элайра вспоминала все, что услышала сегодня от Повелителя Теней. Халирон научил его говорить ясно и кратко. Вычленить главные фразы было нетрудно: «Ведь и взрослые, и дети гибли ради меня, ради их наследного принца! Поэтому я никогда не примирюсь с тем, что случилось на берегах Талькворина».
— Ты знал! — воскликнула Элайра, заставив умолкнуть перепуганных птиц. — Еще до вторжения итарранской армии ты понял, что деширские кланы будут уничтожены.