Корабли уходят к планетам
Шрифт:
Читатель, не видевший «Луны-16» на ВДНХ (ее копию, естественно), пробежав глазами эти строчки, вполне может представить ее в виде человекоподобного робота — с головой, руками, ногами, ушами. И… ошибется.
Человек, не имеющий непосредственного отношения к созданию станции и увидевший ее в цехе, так описал свое знакомство с ней: «Передо мною возвышалось нечто напоминающее ажурную металлическую пирамиду. Ее венчал шар. Матово-коричневый, он походил на кокосовый орех, только огромный, больше футбольного мяча. Под ним, как постамент, блестел цилиндр. Ниже цилиндра начиналась такая головоломная путаница из шаров, цилиндров, конусов, труб и спиралей, словно какому-то гениальному геометру удалось лабиринт помножить на самого себя. Путаница
Только сверкающий раструб сопла, обнаруженный посреди основания, намекал, как расположится станция на траектории перед посадкой на Луну» [7] .
И все же наша «Луна-16» — робот, хотя «лицом и не вышла».
Что ж, пусть, как говорится, менее симпатично, но более полезно.
И если бы я был гидом, легко бы отыскал и показал и «сердце» робота, хотя выглядело бы оно в виде двух светло-серых продолговатых ящиков, и «мозг», хотя он предстал бы как множество черных ящичков, вставленных в «пчелиные соты».
7
Мост в космос. М.: «Известия», 1976, с. 433.
Истинный знаток поэзии по нескольким, даже не знакомым строчкам всегда отличит Пушкина от Лермонтова, Тютчева от Блока. Любитель живописи, увидев картину, тотчас скажет, чьей кисти она принадлежит: Шишкина или Куинджи. А человек, сведущий в авиации, взглянув на новый самолет, без труда определит, в недрах какого КБ он родился: Туполева, Ильюшина или Антонова.
С космическими аппаратами дело сложнее. И не только потому, что они не похожи ни на что существующее в природе, а похожи только сами на себя. И не только потому, что условия, царящие на небесных телах и диктующие, какими быть этим аппаратам, столь несхожи, что лунная станция мало чем напоминает венерианскую, а та в свою очередь, марсианскую… Это потому, что при создании ее надо отыскать тысячи компромиссов. Чтобы удовлетворить и «антенщиков» — им бы подальше вынести свои антенны и сделать их побольше. И оптиков — для них антенны — досадная помеха. И прочнистов — им бы больше массы «вогнать» в конструкцию, чтоб крепче была. И прибористов — им позарез нужна эта масса для своих приборов, и чтоб работали в комфортабельных условиях… Вот и получается диковинная конструкция.
И все же, если бы я даже не знал, кто проектировал «Луну-16», глядя на эту станцию, непременно угадал бы: руки Федора Ильича Николаева. Угадал бы по строгой логичности и отточенности конструкции, по удобству подходов к любому блоку — что для эксплуатационника первостепенное дело, и по изяществу компоновки.
В нашем, в общем-то не бедном на примечательные личности, конструкторском бюро Федор Ильич — человек особо уважаемый. Многие аппараты, ставшие потом этапными и принесшие заслуженную славу не только фирме, но и стране, начинались с линии, проведенной Федором Ильичем, проектантом редкой технической эрудиции, удивительной работоспособности, конструктором с поразительно развитым чувством перспективы и реализма. Его толстенные рабочие тетради в серо-зеленых картонных переплетах — хранители сотен важнейших проработок, его логарифмическая линейка метровой длины, хорошо знакомые людям, имеющим доступ в святая святых фирмы — проектный отдел, — вошли в устный «фирменный» фольклор.
Не знаю, сколько вариантов рассчитал Николаев, сколько затратил он дней и ночей, прежде чем разработанная им компоновка воплотилась в металл и теперь стояла перед изумленным испытателем, поражая своим совершенством и безукоризненностью форм…
Ну что ж, как ни хороша машина, но дальше любоваться ею времени нет. Пора «жгутовать». Собирать схему испытаний.
С первых же дней автономных испытаний
— А ты знаешь, заметил как-то Валя, — кто сказал: «Эврика!»? Давыдов.
После этого я проникся к Юрию Владимировичу еще большим уважением, видя в нем не только автора идеи, но и ревностного бойца за нее. Да, именно ему было суждено открыть «зеленую улицу» перед «Луной-16». Произошло это так.
Федор Ильич Николаев и его коллеги, выполняя задание Главного конструктора, скомпоновали станцию! В ней было все: и система астроориентации, и система управления, и двигатель, и радиовысотомер, и допплеровская аппаратура, способные скорректировать траекторию, затормозить станцию у Луны — сделать ее спутником Луны, плавно посадить в заданный район. В ней была и грунтозаборная установка, способная забрать лунный керн и загрузить его в возвращаемый аппарат. И вот обратный путь. Стартовать с неподготовленной площадки. Лететь к Земле. Опять нужны и система астроориентации, и управления, и двигатель, чтобы скорректировать траекторию возвращения и попасть на Землю. Ясно нужны! Как же можно иначе? Любой здравомыслящий специалист ответил бы так. В этом ни у кого не было сомнений, и Федор Ильич с товарищами просчитали массу, выжимая все возможное и невозможное из систем. И, как говорится, подсчитали — прослезились. Оказалось, что на «одной ракете» — даже новой, мощной, которую выделили нам, — «далеко не уедешь». Задача зашла в тупик. Казалось, выхода не было.
И вдруг… Нашелся человек, который доказал, что если выполнить три условия: посадку в заранее заданный район Луны, обратный старт в определенное время и отсечку (выключение) двигателя в расчетный момент, то можно попасть на Землю без коррекции траектории возврата. Сразу отпадала надобность и в системе ориентации, и в больших запасах топлива на борту возвращаемой ракеты. Станция вошла в заданную массу. Задача доставки лунного грунта стала реальной.
Это предложил Юрий Владимирович Давыдов.
А дальше, как повествует легенда, Бабакин позвонил М. В. Келдышу. Тот несказанно обрадовался:
— Ну молодцы, ребята! На Землю? Без коррекции? Жду Вас немедленно. Посмотрю в своем институте, со своими академиками.
Посмотрел, убедился. И… закрутилось дело. Да так, что небу жарко стало. Когда станция стала «завязываться», пригласили специалистов поисково-спасательного комплекса.
— Ну как, сможете отыскать на Земле наш шарик? Естественно, передатчики на нем будут.
— Какой разговор! Отыщем и в Москву доставим в лучшем виде! Только вернитесь… — И, выразительно помолчав, добавили:
— Если в океан, куда попадет или в горы безлюдные, даже акула проглотит — это все нестрашно: лишь бы голос подавал.
— Ну, а если, скажем, в дебри Амазонки угодит?
— Нет уж, ребята, постарайтесь в Советский Союз.
Пришел Георгий Николаевич к баллистикам.
— Надо возвращаться в Советский Союз.
— Да мы сами стараемся…
И рассчитали славные баллистики, чтоб трасса завершалась в Советском Союзе.
Опять пригласили поисковиков.
— Вот теперь совсем другое дело! Теперь, как пить дать, отыщем и в Москву доставим. Но знаете, друзья, вот, например, прилетит шарик на Памир, покатится по хребтам-горам да в трещину закатится. Вы нервничаете, ученые ждут, когда он в их лабораториях окажется, а мы по горам лазаем, в трещины заглядываем. Нет, найти-то найдем. Какой разговор. Но… А нельзя ли, чтоб он в казахстанские степи приземлялся? Там и ровнехонько, как на столе. Обеспечение все есть. Через считанные часы у вас будет. И вам спокойно, и нам хорошо.