Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
– А ты юморист, Полоз! – это я уже с новой злостью.
– Отнюдь, – светски возразил он. – Просто ваша судьба в давние годы милостиво перевела стрелку на ваших рельсах. Рукою десятиклассника Яшкина, который дал вам оплеуху. А если бы не это? Вспомните ваш тайный интерес, когда били Турунчика! Как вы часто дышали при виде чужого страдания! Во что это могло развиться, если бы не Яшкин?
Я обмяк. Опустил пистолет. Откуда он знает? Хотя ведь он дьявол. И умеет
Я сцепил зубы и снова навел ствол:
– Дело не во мне!.. Я и себя уничтожил бы без жалости, если бы почуял, что становлюсь таким! Но сейчас это зло в тебе. И поэтому я тебя убью.
– Ладно, стреляй, – процедил он. – Только подойди поближе, чтобы не промахнуться. И смотри, в кого стреляешь. Смотри! – он свободной рукой разодрал до низа рубаху. Сбросил рукав, рубаха повисла на правом плече. Полоз нелепо крутнулся, повернулся ко мне спиной. Она была бледная, с редкими волосками. На левой лопатке... темнело родимое пятно – "гусиная лапка".
Такая же, как у меня. И у Петьки.
Я уронил руки.
И опять услышал, какая вокруг тишина. Звенящая. Обморочная.
Лицо Полоза оскалилось лошадиной улыбкой.
– Ну, что же ты, Питвик? Стреляй в брата своего!
И тогда я услышал Петьку. Он сказал шепотом, но непримиримо:
– Стреляй.
И я ватными руками поднял пистолет – в который уже раз...
Полоз перестал скалиться. Помертвел лицом, закатил глаза. И обмяк на железной площадке, вывернув прикованную руку.
– Подожди, – велел мне отец Венедикт. Подошел к Полозу. Нагнулся.
Я и мальчишки не шевелились.
Отец Венедикт стоял над Полозом долго. Потом вернулся к нам. Сказал, глядя в сторону:
– Паралич сердца.
– Вы уверены? – угрюмо и виновато спросил я.
– Уверен. Я в свое время насмотрелся на такие дела... Ступайте отсюда. Подождите меня там, в проходе. Я сам толкну тележку. И помолюсь...
Чиж вскинул черные глаза-кинжалы:
– За него?
– За нас, грешных... Ступайте.
Мы ушли. Встали у кирпичной развалины. Я машинально поставил "ПП" на предохранитель. Убрал его в карман.
Петька тихо дернул меня за рукав:
– Пит, это же просто совпадение... Ну, родинка...
– Да, конечно, – бормотнул я, зная, что таких совпадений не бывает.
Несколько минут мы стояли молча. Отец Венедикт подошел, бросил в траву черные наручники.
– Зачем вы их сняли? – набыченно спросил Чиж. – Он всплывет.
– Ну и пусть всплывет. Найдут – определят, что разрыв сердца. А если когда-нибудь вытащили бы со дна, прикованного, решили бы, что убийство...
Я
– Дело свершилось, и в этом – рука Господа, – тихо проговорил отец Венедикт. – Радости мало, но и скорбеть нечего. Случилось то, что справедливо... Поедем теперь ко мне. А то душа неспокойна, как там эти два сорванца одни-то...
Чиж отступил назад:
– Я пойду... Мне надо...
– Увидимся, – сказал Петька.
– Не знаю. На всякий случай – прощай... – И Чиж скользнул в оконный проем разрушенного склада. Петька тревожно смотрел ему вслед.
– Отец Венедикт, мы приедем позже, – сказал я. – Вы нас извините... Нам с Петькой очень надо поговорить. С глазу на глаз.
– Понимаю. Но... прямо сейчас? Здесь?
– Да. Ни к чему тянуть...
– Понимаю, – опять сказал отец Венедикт. – Ну что же, приезжайте после... А кота давайте, я с собой прихвачу. Что вам с ним возиться...
Только сейчас я сообразил, что Петька держит на плече Кыса. Видимо, так и держал все время – пока ехали, пока шли, пока стояли там...
– Нет, – насупился Петька. – Пусть со мной.
– Ну, как знаешь... Кстати! – отец Венедикт пристально и с усмешкой глянул на меня: – Вас, кажется, озадачило родимое пятно этого оборотня. Да? Не бойтесь, это была его последняя дьявольская шутка. Косметика... – И отец Венедикт уронил из ладони что-то вроде дохлого мотылька. Мотылек упал рядом с наручниками.
Я с недоверием и брезгливостью поднял его. "Гусиная лапка" была вырезана из легкого бугристого пластика.
Не передать словами, какое я испытал облегчение. Хотелось тут же сесть на землю и зареветь, как мальчишка, которому грозили жутким наказанием, но неожиданно пожалели и простили. Не сел, не заревел. И не потому, что стеснялся Петьки, а потому, что... где-то в глубине души осталась вина...
Я стоял и машинально вертел "гусиную лапку" в пальцах.
Петьку передернуло:
– Брось ты это...
– Бросил... А ты тоже брось эту гадость. Нашел игрушку...
Петька, оказывается, поднял из травы наручники.
Он сказал смущенно:
– Я не могу. Видишь, прицепились нечаянно.
– Нечаянно! Балда...
Он, видите ли, сунул руку в кольцо, то и защелкнулось. Браслет был с автоматической регулировкой, плотно охватил тонкое запястье.
Петька покачал свободным браслетом на цепочке:
– Теперь не снять, пока не приедем к отцу Венедикту. Ключ-то у него...