Корделия
Шрифт:
— В общем, — произнес мистер Блейк, — все будет зависеть от Корделии. Она хорошая девушка. Я бы сказал, очень хорошая. Ее счастье для нас превыше всего.
— Но, разумеется, вы, как родители, имеете некоторое влияние?
— Конечно, — подтвердила миссис Блейк. — Уверена, мы-то знаем, что нужно для счастья нашей милой дочки. Дорогой Брук! Можно мне вас так называть? Я глубоко убеждена, что вы с Корделией созданы друг для друга. Сердце матери — вот тут, тут — с самого начала это чувствовало!
Откинув с лица волосы, миссис Блейк обошла стол и начала надвигаться на Брука,
— Я вдовец и уже старый человек. Хочу, чтобы Брук находился при мне. Поэтому молодые будут жить в Гроув-Холле.
— Разумеется.
— Жене Брука предстоит вести свойственный нам образ жизни. Она не будет испытывать недостатка в средствах.
— Естественно, — снова согласилась миссис Блейк. — Корделия, как уже сказал мистер Блейк, хорошая девушка и большая умница. Самая умная в семье, не правда ли, мистер Блейк? Она трижды получала первые призы за успеваемость. Когда мы с мистером Блейком начинаем путаться в денежных делах, она в два счета находит ошибку. А уж мастерица! Видели ажурную резьбу над зеркалом в мастерской? Когда ей было двенадцать лет…
"Заткнись, мама, — свирепо подумала Корделия. — Заткнись, заткнись!"
— … простые люди, да и я всегда буду рядом, чтобы дать полезный совет. Время от времени я буду отлучаться по делам, иногда вместе с Бруком. Но я не думаю, что ваша дочь будет чувствовать себя одинокой.
— Само собой, мистер Фергюсон.
Мистеру Блейку все не удавалось вставить слово. Наконец он вернул жене ребенка и выпалил:
— Мы вам весьма признательны, мистер Фергюсон, однако… — он запнулся, и все уставились на него; миссис Блейк — с удивлением и страхом. Он заложил палец за воротник. — Однако я отец Корделии, и мне кажется… заметьте, я не хочу показаться неблагодарным… я думаю, что девушка имеет право сама решать… за кого выйти замуж… и когда.
Он хотел что-то добавить, но жена перебила его.
— Ну конечно, Джон Джеймс! Никто и не спорит! Но, насколько я знаю свое дорогое дитя, она посчитается с нашим мнением.
— Почему не спросить у самой девушки? — предложил мистер Фергюсон.
— Боюсь, что это будет для нее слишком большой неожиданностью, — запротестовала миссис Блейк, но ее муж уже отворил заднюю дверь.
— Корделия!
Никто не ответил. В саду стемнело.
— Она где-то во дворе, — флегматично произнес мистер Блейк.
— Пойди поищи ее, Брук, — распорядился мистер Фергюсон.
— Ох, нет, — застеснялся тот. — Мне бы не хотелось. Может быть, лучше…
В это время снизу, из мастерской, донесся звон двадцати девяти часовых механизмов, а из каминных часов повыскакивали кукушки и тоже грянули свою песню.
— Знаете, как работают часы с кукушкой? — оживился мистер Блейк.
— Нет, — ответил гость.
— Это удивительный механизм. Напомните мне, я вам как-нибудь покажу. Там есть маленький рычажок, который в нужный момент приводит его в действие…
— Мистер Блейк, — перебила его жена. — Ступайте и приведите вашу дочь. И пусть Эсси пока останется в саду.
— Ты меня ищешь, папа?
Из темноты выступила стройная девичья фигурка в розовой полосатой юбке с оборками и белом переднике. На шее у Корделии была слегка выгоревшая на солнце голубая ленточка. Никто, кроме матери, не особенно склонной полагаться на простодушие своей второй дочери, не заподозрил какой бы то ни было связи между этой красивой девушкой, державшейся со спокойным достоинством, и непонятным царапаньем на крыше, которое они слышали на протяжении всего разговора.
Глава IV
По прошествии нескольких часов она лежала в постели, наблюдая за тем, как Эстер причесывается перед трюмо. Ее собственные волосы разметались по подушке и казались на белом фоне темнее, чем на самом деле. Глаза были задумчивее обычного. Впрочем, за серьезными мыслями таилась готовность посмеяться, не оставлявшая Корделию даже в те минуты, когда жизнь обходилась с ней сурово.
— И что дальше? — спросила Эстер.
Она не стала понижать голоса, так как по опыту знала, что шепот скорее, чем обычная, непринужденная речь, способна разбудить спавших на второй кровати Сару и Мери.
— Ну вот, — продолжала Корделия свой рассказ, — я спросила — просто чтобы выиграть время: "Какое именно предложение?" Старый мистер Фергюсон как будто опешил, но ничего не сказал. Тогда мама взяла это на себя: "А такое, какое только и может сделать настоящий джентльмен!" Она ужасно волновалась, никогда я не видела ее такой, но изо всех сил старалась не показать виду.
— А что Брук?
— Ничего — по крайней мере тогда. Я на него и не взглянула. Тут как раз Пенни опрокинула кувшин с молоком, и я обрадовалась, что можно чем-то заняться — подтереть пол… Но мама не велела мне этого делать, а мистер Фергюсон заявил, что, по его мнению, я — хорошая партия, и он уверен, что Брук сделал правильный выбор. Папа достал свои карманные часы и стал заводить — ты же помнишь, как мы всегда настораживались в такие минуты, когда были маленькими. Он спросил: "Корделия, ты удивлена?"
— И ты, конечно, подтвердила?
— Еще бы. Ведь я узнала об этом пять минут назад на крыше. Эсси, я чуть не умерла!
— Рассказывай дальше. Значит, ты призналась, что для тебя это тоже сюрприз, а что папа?
— Он все возился со своими часами, а потом вдруг завел речь, да так гладко, так медленно — с чувством, с толком, с расстановкой, как будто думал вслух, — о том, что для него это большая неожиданность и он прекрасно понимает, что они желают мне добра, но ему лично ничего не нужно, кроме одного, самого главного, а именно моего счастья и счастья Брука, и хотя он счел целесообразным немедленно поставить меня в известность, но настаивает на том, чтобы я не давала окончательного ответа, даже если сейчас не испытываю никаких колебаний. Тут Уинни заверещала так, что все пришлось повторять по два раза, Пенни перевернула миску и принялась барабанить по ней ложкой. А мама так расстроилась из-за папиных слов, что не обратила внимания. Тут как раз пришел Тедди спросить, не пора ли закрывать мастерскую.