Корейский излом. В крутом пике
Шрифт:
Но покрутиться и потренироваться не получилось.
– Командир, выше нас группа американских самолетов, – внезапно прозвучал доклад Ковтуна. – Вижу шесть. Это «Корсары». Наши действия?
– Следуем своим курсом, – ответил Карпенко уверенным голосом. – Они тоже интересуются, кто мы такие. Сопроводят и отстанут. Мы же с ними не воюем.
На самом деле он не был уверен в справедливости своих предположений. В его мозгу зазвенела тревожная струна – ему еще не доводилось вот так, вплотную, сталкиваться с американскими истребителями, обе стороны старались понапрасну не провоцировать
– Командир, они приближаются, – прозвучал очередной доклад.
– Уходите на базу, – слегка замявшись, скомандовал Карпенко пилотам сопровождавших его истребителей. Дело запахло авиационным керосином. В случае боевого столкновения толку от молодых экипажей никакого – только погибнут зазря.
Время капало секундами, напряжение нарастало. И тут старший лейтенант Карпенко совершил роковую ошибку – нервы не выдержали.
– Дай заградительную очередь, – скомандовал он дрогнувшим от напряжения голосом. – Только аккуратно. Не попади ни в кого.
– Есть, – отозвался Ковтун.
Застрекотали пулеметы.
Карпенко думал, что американцы поймут его жест как предупреждение, а не как начало боевых действий. Но они рассудили иначе.
– Да подожди ты, подожди! Я не всерьез, – кричал Ковтун, давя на гашетку и глядя на приближающийся «Корсар».
Но больше он ничего не успел сказать: прозвучала ответная очередь, прошила кабину, и Ковтун, получив несколько пуль в голову, уткнулся в турель. Он быстро умер, не досмотрев трагический спектакль до конца.
– Серега! – закричал Карпенко. – Ты как, Серега?
Нет ответа.
Самолет стал заваливаться на левое крыло, пахнуло вонючим дымом. Магонов тоже не отзывался, а вскоре и сам старший лейтенант не смог отдавать приказы. Он начал разворачивать машину, ушел вниз, пытаясь перейти на бреющий полет, но крупнокалиберные пули настигли и его. Советский разведывательный самолет, таща за собой дымный шлейф, рухнул в волны Желтого моря.
Стали бы атаковать советский самолет американские истребители, если бы тот первым не начал стрельбу? Не факт. Но смущает одно обстоятельство. Шесть юрких «Корсаров» против одного неповоротливого разведчика… При таком подавляющем превосходстве в воздухе ни один вменяемый пилот не начнет боевые действия, а постарается уйти от греха подальше. Могли бы сообразить, что это лишь предупреждение. Но и Карпенко мог заранее просчитать последствия своей непродуманной стрельбы. Ему просто ответили. Может, он невменяемый, этот русский, может, на самом деле с катушек слетел. Кто тут разберет? «Туман войны», – как говорил Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц.
Американцы прокомментировали произошедший инцидент следующим образом:
«Совершая патрулирование, эсминец ВМС США Herbert J. Thomas зафиксировал на радаре движение неопознанного самолета со стороны советской базы. Об этом было сообщено на авианосец Valley Forge. Двум звеньям «Корсаров», которые барражировали в этом районе, была дана команда на перехват».
Но ведь перехват не обязательно заканчивается стрельбой. «Корсары», разделившись, приступили к перехвату самолета, взяв его в
Приблизившись к месту падения советского самолета, американские военные моряки подняли на борт тело только одного русского летчика. Попытки делать искусственное дыхание в течение часа ни к чему не привели – летчик признаков жизни не подавал. Тело так и не было опознано, и его выбросили за борт.
Советское правительство заявило протест правительству США и возложило на американцев всю ответственность за эти преступные действия, являющиеся вопиющим нарушением общепризнанных норм международного права. Американцы не согласились, мол, вы первые начали, но извинились и выразили соболезнование семьям погибших. Это сделал генерал Дуглас Макартур, командующий войсками ООН.
Все бы так и спустили на тормозах, но произошло еще одно событие, которое переполнило чашу терпения советского руководства.
Первогодка Ивана Скворцова, деревенского парня из уральской деревушки с восемью классами образования, посчитали необучаемым еще на собеседовании в военкомате. Когда он с группой новобранцев прибыл на аэродром Сухая Речка, где базировался 821-й истребительно-авиационный полк, его начали использовать на хозяйственных работах, близко не подпуская к самолетам.
Позднее начальство все-таки решило приобщить бойца к реальной службе – не все же ему мусор убирать и картошку чистить – и отправило Скворцова на пункт визуального наблюдения, следить за окружающей обстановкой.
Однополчане считали такую службу несерьезной, мол, что там высматривать, до границы более ста километров, разве что ворон да галок считать.
Скворцов же думал иначе. Он воспринял это назначение как жест высокого доверия, и с упоительной рьяностью стал относиться к своим обязанностям, даже курил, не отрывая от глаз бинокля.
День зашел за полдень, солнце укатилось к западу и не мешало наблюдать за синеватыми вершинами сопок, откуда мог появиться неприятель. За сопками находилось озеро Ханка. Скворцов знал это озеро. Как-то в составе хозяйственного взвода он ездил туда на рыбалку с целью разнообразить солдатское меню. Командир части сам числился заядлым рыболовом и поощрял подобные вылазки. Рыбы добыли много: сазан, лещ, сиг, таймень… Даже несколько амурских осетров поймали. Осетров забрал себе полковник, а остальное ели три дня всем полком.
«Эх, еще бы разочек туда съездить, рыбку половить», – размечтался Скворцов.
Он спустился на несколько минут в ближайшие кусты, а когда вернулся и приник к биноклю, то увидел над сопками две быстро приближающиеся точки.
«Наши уже все прилетели. Кто это может быть? Надо доложить».
Он снял трубку телефона:
– Со стороны озера к нам приближаются два неизвестных самолета.
– Какие еще самолеты? – раздалось в трубке, – у тебя что, короткое замыкание в мозгах?!
– Никакого замыкания. Два самолета, приближаются. По силуэтам – не наши.