Корейский излом. В крутом пике
Шрифт:
– Ну артисты! – воскликнул Лопатников. – Пролетели над озером Ханка, которое вовсе не лужа какая-нибудь, чтоб не заметить, приняли советский аэродром за северокорейский и по ошибке штурмовали его. Об этом Трумэн Сталину наплел. Про ошибку. Его можно понять – он на самолетах не летал.
– Во-во! – поддержал его Колесников. – В ясную погоду заблудились, ненароком пересекли границу, не рассмотрели опознавательные знаки на самолетах и атаковали.
– И безнаказанно смылись, – добавил Мишин. – А пилоты сидели, как мыши под веником.
– Им приказа не было, –
– А ты, товарищ капитан, тоже бы ждал приказа?
– Я бы не ждал. – Взгляд Колесникова ожесточился. – Поднял бы эскадрилью и вдарил бы из всех стволов. Хрен бы они у меня ушли.
– А начальство?
– А с начальством бы потом разбирались. В начале войны так же было. А потом с начальством разбирались – головы летели, как горох из дырявого мешка.
– Товарищи офицеры, – подал голос Мишин, прожевав очередную плитку шоколада. – А вам не кажется, что мы стоим на пороге войны? Обнаглели америкашки. Пора бы им дать по зубам и по другим частям тела.
– Это не порог, это «красная черта», которую они переступили, – ответил Колесников и подумал при этом: «Все это близко и знакомо. История развивается по спирали…»
После завтрака Колесников поставил боевую задачу:
– Идем в район Синыйджу. Приказано изучить окрестную обстановку, но к линии фронта не приближаться и работать на больших высотах, используя оптику. Иду я и лейтенант Мишин в качестве ведомого. Прикрываем Иноземцева. Остальные занимаются с китайцами. В последнее время американцы бомбят Синыйджуйский, язык сломаешь, аэродром, поэтому возможны сюрпризы. В случае столкновения с противником Иноземцеву в бой не ввязываться, а уходить на базу на максимальной высоте. Ты хорошо понял меня, Коля? – Колесников строго посмотрел на Иноземцева, зная его авантюрный характер. – Сразу делай «отлив» при возникновении опасности. И да… стрелка себе сам определишь. Возьмешь кого-нибудь из китайцев.
– Понял, – хмуро подтвердил старлей. – А в воздухе как будем переговариваться, по-корейски или по-китайски?
– На тарабарском. А лучше матом да позабористей, чтоб никто не разобрался. Но Лопатникову инструктировать китайский личный состав исключительно по-китайски.
Колесников ехидно ухмыльнулся. Старлей выучил, дай бог, пару десятков слов на китайском.
– Да с удовольствием, – хохотнул Лопатников. – Особенно в присутствии Мэйли Лань. Ей даже говорить ничего не надо, а просто ходить туда-сюда, туда-сюда своими длинными ногами.
Мэй Лань обучала офицеров китайскому языку и присутствовала на тренировках в качестве переводчицы. Девушка выделялась исключительной красотой, свойственной метисам. Мать у нее была китаянкой, а отец офицером Красной армии. У них случилась пылкая любовь во время конфликта на КВЖД. Родилась дочь. После отхода русских отношения не прервались, а продолжились в виде душещипательных писем. Женщина сама выучила русский и заставила выучить дочь в расчете, что она когда-нибудь встретится со своим отцом.
Руководство части приказало офицерскому составу изучать китайский язык
Дело в том, что во время тренировочных полетов китайских летчиков команды с земли транслировались на китайском через переводчика. Это замедляло процесс передачи команд, а в запале инструктора использовали труднопереводимую неформальную лексику, что пару раз едва не привело к авариям.
Колесников выглянул в окно:
– Туман рассеивается. Через полчаса сбор.
Покрутившись над аэродромом в районе Синыйджу и оценив ущерб, причиненный американской бомбардировкой, Колесников принял решение углубиться на территорию КНДР, поближе к линии фронта, но не сильно, чтобы проанализировать происходящее там. В полетном задании по этому поводу формулировка была какая-то обтекаемая: «по мере возможности». По мнению Колесникова, возможность представилась – никто не мешал.
Пошли дальше. Линия фронта приближалась, уже наблюдались взрывы крупнокалиберных снарядов.
«Еще с десяток километров и домой», – подумал Колесников, и тут в наушниках раздался голос Иноземцева.
И н о з е м ц е в: Командир, у нас целая американская делегация: два «Боинга» и четыре «шутера» сопровождения.
К о л е с н и к о в: Увидел. Летят бомбить аэродром. Следуем своим курсом.
М и ш и н: Я тоже вижу. Командир, задние отстали, набирают высоту, делают боевой разворот. Двое. Собираются атаковать.
К о л е с н и к о в: Коля, уходи на запад. При попытке атаки стреляй не раздумывая, стреляй непрерывно, стреляй и уходи. Как понял?
И н о з е м ц е в: Все понял.
К о л е с н и к о в: Мишин, отвлеки этих двоих, а я атакую «боинг». Они его не бросят и отвяжутся. Без сантиментов. Мочи их!
М и ш и н: Понял, командир.
Колесников, пройдя суровую школу Отечественной войны, решения принимал быстро и без раздумий, игнорируя воздушную дипломатию. Промедление смерти подобно, вернее, оно и есть сама смерть. Кто не с нами, тот против нас. Американцев же после рассказа Иноземцева он воспринимал исключительно как врагов. А врага нужно упреждать и бить насмерть. На войне Колесников отвык бояться, моментально ориентировался в обстановке, а дальше действовал на уровне рефлексов.
И закрутилась воздушная кадриль. Застучали пулеметы Иноземцева. Преследующий его «шутер» несколько растерялся, не ожидая такой «теплой» встречи. Он ушел в сторону, но тут в бой ввязался Мишин и, зайдя ему в хвост, дал прицельную очередь. Попал. Самолет противника сделал резкий разворот и, нелепо раскачиваясь, со снижением устремился на свою территорию, выйдя из боя. Мишин не стал его преследовать, а устремился ко второму «шутеру» и, сделав горку, тем самым уйдя из-под огня, сам атаковал, но безуспешно.