Корейский Коридор
Шрифт:
Как считал сам Уинковский, на базе в рабочем состоянии была от силы сотая часть стволов. И каждая действительно рабочая единица стрелкового оружия почиталась едва ли не чудом — вроде лечения геморроя от прикосновения к мощам святого Петра. А в то, во что верил Уинковский, верил и чернокожий Патрик. Поэтому на дежурство они выходили, полагаясь в основном на штык-ножи и заточенные лопатки. А также на святую веру балбесов-сеульцев в огнестрельное могущество базы «Кэмп Грей».
Стреляющие винтовки и даже пулеметы в «Кэмп Грее», на самом деле, были. Мало, но, чтобы подавить любую банду из сеульских кварталов, действующего оружия и не отсыревших патронов хватило бы с лихвой. В каждый конвой, караул и дозор, согласно неписанному уставу базы, полагалось выдавать как минимум одну действующую огнестрельную единицу. Остальные
В карауле на КПП, где командовал бывший сержант-майор Уинковский, после дикой чистки рядов превратившийся в капитана, стреляющая винтовка была у него. Тем не менее, остальные бойцы караула были обязаны таскать с собой муляжные стволы на протяжении боевого дежурства. Чернокожий Патрик об этом прекрасно знал. Но, сволочь, игнорировал.
— Мне и лопатки хватает, — говаривал черный Патрик, оправдываясь перед Уинковским, которого уважал совсем ничтожно, если не сказать, что не уважал совсем.
Уинковский нехотя соглашался. Черный Патрик был страшный детина ростом под два метра и метровыми плечами, на которых бы поместился маленький танк. И лопаткой он махал просто здоровски. Во время чистки черный Патрик некоторое время работал батальонным палачом и мог одним махом перерубить шею крепкому сослуживцу. Может по этой причине, может по какой-то другой — заставить Патрика подчиняться приказам для Уинковского с некоторых пор оказалось совершенно невозможно.
Дисциплина на базе падала давно и неотвратимо, не только в роте Уинковского, но повсеместно. Хотя его величество сэр полковник Юнг поддерживал порядок жесточайшими методами, Уинковский и его товарищи офицеры — большинство из которых, как и он, получили нашивки совсем недавно — иного результата не ожидали. Личный состав базы «Кэмп Грей», насчитывавшей в данный момент три батальона и четыре отдельных роты специального назначения, изнемогал от безделья. В первые недели после пробуждения на базе царили сначала беспросветная анархия, а потом железная дисциплина, изредка поддерживавшаяся массовым кровопусканием, в котором миролюбивый, на первый взгляд, полковник Юнг оказался превеликий мастак и дюжий специалист. Затем последовали энергичные схватки с гангами, в которых «Кэмп Грей» очень быстро доказал, сколько стоит одна стреляющая винтовка в пересчете на биты с гвоздями и топоры. Наконец, был захват корейских складов гражданской обороны, организация их охраны и вечная, бесконечно нудная оборона присвоенных сокровищ. В основном, продуктов питания, собранных корейским правительством на случай ядерной войны с северянами.
Все это значилось в прошлом. Ныне всё устаканилось и осточертело. На базе не работали телевидение, радио, связь, компы, айфоны и айпады. Онанировать под порнушку с веселых сайтов стало, черт возьми, невозможно. А виски? А шумные прокуренные бары?
Ах, ничего этого не стало. Чашка риса, этого проклятого ватного дерьма, крошечная головка лука, собранного с недавно распаханных вокруг базы огородов, немного соевой пасты, которую раньше ни один уважающий себя американец на дух не переносил и… всё.
Всё!
Боевой дух военнослужащих отныне зиждился на трех вещах: шлюхах, спирте и земляных рабах. Земляные рабы считались самым безобидным из развлечений.
База «Кэмп Грей» скупала крупные партии живого мяса: рабов, причем здоровых и сильных рабов, насколько таковых возможно было, конечно, отыскать в Мегаполисе после двух адских месяцев.
В земляные рабы набирались преимущественно мужчины. Для работ на плантациях. Юнг, этот чертов умник, планировал потягаться с голодом, засеяв вокруг города обширные территории парков и кортов для игры в гольф. Для этого требовались именно рабы, ведь заставить возиться с мотыгами своих белых — а также черных и краснокожих — солдат он никак не мог. Рабы набирались из местных жителей. Это было умно, честно и справедливо, учитывая, что на Полуострове аборигены по-прежнему составляли большинство. Чистопородные янки играли роли надзирателей, охранников, конвоиров, а также, по необходимости, тюремщиков и палачей. «В каком-то смысле, — размышлял Уинковский, — это было естественно, ведь раз янки сумели здесь развернуться, обскакав все иные силы, в их праве было распоряжаться полученными возможностями так, как попустил Господь Бог. То есть, как заблагорассудится».
Лично Дику
Дела со спиртом и проститутками обстояли неизмеримо хуже. Более-менее чистый этиловый спирт, конечно, на базе был, но бережно хранился Юнгом для медицинских целей. Самогон тоже на базе гнали без зазрения совести, почти повсеместно, от низших чинов до высших. Однако употреблять спиртное на службе запрещалось категорически, под страхом смерти, которую, вместо классического расстрела на месте заменили так называемым «молочением», когда виновного убивали ударом кувалды по голове. При таком способе не портилось тело, которое можно было выменять диким гангам на половину живого раба или полторы рабыни.
На этом список развлечений обитателей базы «Кэмп Грей» подходил к своему заключительному, печальному пункту — рисовым проституткам.
Девушек в Мегаполисе еще оставалось много. Ценность секса с любой из них, учитывая процветающее людоедство, стремилась к нулю. Однако здесь был один момент, который Уинковского огорчал. Девяносто девять процентов рабынь и проституток Мегаполиса были желтыми. За беленькую или хотя бы черненькую наложницу Дик Уинковский, не задумываясь, пристрелил бы любого из своих бойцов. Вообще, капитан Уинковский по жизни любил восточных женщин — за внешний колорит, за податливость и покладистый характер, за мягкость, хрупкость и, главное, за молчание: по-английски ведь они ни бельмеса не понимали. Однако после откровенно пугающих оргий первых двух месяцев, прошедших с момента пробуждения, когда его взвод умудрялся обработать по сотне проституток в день, тяга к восточным женщинам у него отпала сама собой. Возможно, в изменении сексуальных пристрастий Уинковского сыграло роль и то, что после всех утех женщин продавали диким гангам. Понятно, с какими целями.
Размышляя об этом, Уинковский уныло шамкал губами, качал головой, прятал руки в карманы и воображал себе нормальную белую женщину.
Каково же было удивление Дика, когда он увидел перед собой белую девушку наяву. Она стояла возле ворот КПП и глядела на него прекрасными серыми глазами, один из которых, правда, прикрывал локон светлых, почти золотистых волос…
Мэри и Кити топали по грязи.
— Бусидо учит нас, — талдычила маленькая налетчица, — что любое движение есть движение к смерти. Такова природа Вселенной. А человек слишком слаб, чтобы противиться воле целого мироздания. Это значит, Марррия, только одно. Правильный путь — только тот, который ведет тебя к разрушению. Не к самоубийству, нет. Но к смерти как таковой. К смерти в бою. К смерти от руки твоего врага. Ты понимаешь вообще, о чем я говорю?
— Кажется… да. Но странно, ведь самураи — мужчины. Да ты и сама кореянка. При чем тут Бусидо?
— Национальность не имеет значения, — отмахнулась Кити. — Кодекс Бусидо — это всего лишь отголосок вечности. Что-то вроде закона всемирного тяготения, существующего вне зависимости от того, знает о нем человек или нет. Он существует у всех народов, просто у японцев сформулирован в наиболее полном и компактном виде. Среди вас, русских, и среди немцев, которые сражались во Вторую мировую войну, очень много тех, кто жил по кодексу Бусидо, ни разу о нем не слышав. Путь самурая кипит в крови, он не написан пером на бумаге. Он пишется сталью по разрубаемой плоти. Он пишется пулей, пролетающей через мозг. Он произносится сквозь стиснутые во время пытки зубы.
— Но ведь ты всего лишь женщина, Кити, — удивилась мисс Мэри. — Ты слабее любого мужчины. Ты вообще… всего лишь юная девочка.
— Именно. — Кити широко улыбнулась. — Ты ведь так и не поняла. Путь Бусидо ведет меня к смерти. И если я умру рано — я останусь юной девочкой навсегда!
Мисс Мэри помассировала пальцами виски. Кити поражала ее с первой встречи, но сейчас удивила еще сильнее. Логика школьницы, невелички, щеголяющей монстром-револьвером, была поразительно стройна, а убеждения глубоки. И Мэри показалось… Нет — Мэри вдруг отчетливо поняла, что сила Кити, ее особенность, ее отличие от всех остальных жителей Полуострова, которых Мэри встречала с момента пробуждения в Инчхоне, заключалась вовсе не в револьвере!