Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
По-моему, в итоге мы с ним достигли некоторого взаимопонимания. Он, кстати, ни разу не упомянул о вашем участии в этом прискорбном деле.
– Потому что не о чем было упоминать.
– В любом случае имейте в виду: я пристально за вами наблюдаю, за вами и вашим коллегой-совладельцем. Месье Мори меня, к сожалению, разочаровал – я думал, он проявит больше благоразумия. Что до вас, месье Легри, надеюсь, тут долго объяснять не придется: еще раз вмешаетесь в дела полиции, и последствия для вас будут весьма неприятными.
– О чем вы, комиссар? – разыграл недоумение Виктор. – Об убийствах я знаю только из газет.
– Убийства уже, считайте, раскрыты. Возможно, у вас есть в чем признаться напоследок? – Вальми не сводил с Виктора грозного взгляда в полной уверенности, что сыщик-любитель в его власти.
– Скажу вам правду и ничего, кроме правды, господин комиссар: я восхищаюсь вашим чутьем и умом аналитического склада, потому что сам так и не сумел проникнуть в тайну этой череды убийств. Как же вам удалось?
– Элементарно. Установив связь между жертвами…
– Какую связь?
– У них была одна страсть: конфитюры. Месье Муазан, а также девицы Лакарель, Дарсон, Шеванс и Питель убиты одним и тем же человеком.
– Мотив?
– Вот об этом я понятия не имею, потому нам с вами необходимо прийти к согласию и построить версию, основанную на падении нравов в обществе.
Виктор нахмурился, размышляя, разыгрывает его комиссар или заманивает в ловушку. И изобразил милую улыбку, что определенно было плохим знаком, если бы его мог прочитать Вальми.
– Я не очень вас понимаю, господин комиссар.
– Легри, перестаньте юлить. Мне нужно в ближайшее время подать рапорт об этом деле, а в рапорте должны присутствовать факты, улики и убедительные выводы. Название «Фруктоежки» вам о чем-нибудь говорит?
– Э-э… нет. А что это?
– Своего рода клуб. Что вы на меня смотрите с таким кислым видом, Легри? Как будто я вас в чем-то обвиняю. «Фруктоежки» – многообещающее название, вы не находите? Легри, черт возьми, сосредоточьтесь. Вы же знаете, на какие уловки способны дамочки, чтобы завлечь клиента. Читали небось объявления на четвертой полосе газет? А кто не читал? «Мадам д’Альжер, улица Сен-Дени, двенадцать. Уроки плавания для светских львов с четырех до шести». Или «Мадам Кора, маникюр. Нежно и безопасно, с двух до семи, шоссе д’Антен». Теперь понимаете, к чему я клоню?
– Гм-м… нет.
– Предположим, эти «фруктоежки» подрабатывали древнейшим в мире ремеслом. Они объединились и, чтобы увеличить прибыль, взялись шантажировать своих клиентов. Один из них заартачился и поубивал их одну за другой. Как вам? По-моему, убедительно.
– Ну-у… А Муазан?
– Он поставлял им клиентов. Дамочки-«фруктоежки» часто бывали у него на набережной, и их убийца тоже. Мы его еще не арестовали, но за этим дело не станет – нам удалось установить его личность. Это некий Эмэ Тоар по прозвищу Амадей, иностранец, прибывший во Францию в девяносто пятом году. Он застрелил свою любовницу Аделину Питель в музее Искусств и ремесел. Вам нехорошо?
Виктор достал из кармана носовой платок и вытер лоб, будто это могло унять охватившую его панику.
– У вас тут слишком натоплено. Комиссар, остается прояснить один вопрос: почему Муазану отрубили голову и подбросили труп в ящик букинистической стойки на набережной Вольтера?
– Чтобы подставить под подозрение месье Ботье. Они с Муазаном не ладили, и Эмэ Тоар знал об их постоянных распрях.
Пока Огюстен Вальми говорил, Виктор лихорадочно решал дилемму. Очень соблазнительно было признать, что в умозаключениях комиссара есть рациональное зерно. Он взглянул на Вальми – тот не спеша сделал глоток еще не остывшего чая и промокнул губы платком.
– Мои поздравления, господин комиссар, – решился Виктор. – Вы в два счета раскрыли пять убийств. Я бы так никогда не смог!
– Обойдемся без лести, прошу вас. Я всего лишь применил на практике методы расследования, которые мне преподали в школе полиции, – отмахнулся Вальми и ехидно осведомился: – Так вас, стало быть, устраивает эта версия?
Виктор энергично кивнул.
– Что ж, тогда я вынужден констатировать, что вы никудышный лжец, поскольку вся эта версия – не что иное, как плод моего воображения, и шита белыми нитками, что не может не быть очевидным.
Виктор заерзал на стуле, ему вдруг страшно захотелось курить. А Огюстен Вальми смотрел на него и ласково улыбался. До конца насладившись победой, комиссар снова заговорил:
– Да вы и правда считаете меня идиотом, месье Легри. Версию о проститутках-шантажистках я уже изложил в рапорте – и черт с ним. Но я нисколько не сомневаюсь, что вы – единственный обладатель ключа к этому кровавому ребусу. Мой рапорт начальство проглотит за милую душу и не подавится, однако сам я, если позволительно так выразиться, останусь голодным. А когда я голодный, у меня ужасно портится настроение. Очень злым я становлюсь на пустой желудок. Так что премного рассчитываю на ваше угощение, месье Легри. Итак?..
Уверенность, с которой держался Вальми, лишила Виктора сил к сопротивлению, в горле пересохло, навалилась усталость. Он вздохнул и упавшим голосом произнес:
– Моя версия тоже может показаться вам шитой белыми нитками, комиссар…
– Излагайте – там посмотрим.
– Вы когда-нибудь слышали о графе де Сен-Жермене?..
Час спустя в жарко натопленном кабинете, где плавали клубы дыма, сгустились сумерки. Огюстен Вальми умирал от желания умыться холодной водой. Встав из-за стола, он открыл окно.
– Захватывающе, месье Легри. Само собой, в мои планы не входит отправиться в вынужденную отставку, потому перед начальством я буду придерживаться собственной версии. А вашу можете рассказывать дочке на ночь вместо сказок.
Виктор, немного восстановивший за это время уверенность в себе, поднялся со стула.
– Господин комиссар, вы случайно не знаете, как самочувствие мадам Фруэн?
Огюстен Вальми закашлялся и побарабанил пальцами по столу.
– Кто же мог подумать, что она из-за такого пустяка грохнется в обморок и сломает ребро! – проворчал он.