Коридор

Пара слов в свое оправдание

Прошло много лет и события, о которых я хочу поведать, давно поросли быльем. Признаюсь, я совсем не уверен, имели они место в действительности или только в моей голове. А быть может, это, что происходит в голове, и реально? Не знаю. Пусть об этом спорят ученые и философы. Я лишь считаю, что правду мы никогда не узнаем, а потому и говорить об этом незачем. Но где бы ни произошла эта история, в пучине моего воспаленного разума или вообще где-то за пределами понимания, она однозначно оставила во мне след.

У Дамблдора был омут памяти, у Джоунси из «Ловца снов» – чулан в сознании, где он хранил свои воспоминания. Мне нравится эта метафора. Если представить, что человеческая память это кладовая, то мне придется забраться в самый темный и пыльный угол. По правде, и писать я

взялся лишь для того, чтобы достать эти картины, сдуть с них пыль, затем протереть как следует и взглянуть самому взором уже более беспристрастным. Я постараюсь вспомнить что смогу, потому что время заполняет мой чулан новым барахлом и среди него все сложнее отыскать детали, а порой и саму суть минувших событий. Уверен, многие записи будут плоскими и невзрачными: писатель я совсем неумелый. К тому же, собственные воспоминания – не единственный материал, из которого соткано мое повествование. Хватает в нем и догадок с пересказами, потому как во времена, когда произошли те события, мне повстречалось немало людей, и у каждого из них была своя собственная история, даже у тех, кто в моей был лишь статистом, ведь каждый из нас играет в массовках множества чужих спектаклей.

Образы, что являлись мне в ту пору, нынче похожи на силуэты за дверью с мутной расстекловкой. Что ожидает меня за ней, я сам узнаю лишь в конце, а потому самое время повернуть ключ, миновать горы хлама и пройти в самый дальний угол.

Вот я стою на пороге, вспотевшей ладонью поворачиваю дверную ручку. Там довольно темно, а у меня и фонаря нет. Придется на ощупь. Но, прежде чем нырнуть в кроличью нору, подкину себе немного соломки: все имена в этом повествовании намеренно заменены на привычные для глаза и уха русского читателя. Сделано это отчасти для удобства чтения, отчасти потому, что за давностью и дальностью многие из этих имен мной просто забыты. Это первый пучок соломы. Второй состоит в том, что автор этого опуса не является писателем в общепринятом смысле. Ни специального образования, ни опыта, хотя бы самого ничтожного, и абсолютно, совершенно никаких связей с литературным миром. Иными словами, автор – дилетант. Но, пока окружающий мир сдвинулся с места, он, потрогав кончиком пальца ноги эту новую дорожку, решил идти по ней крайне осторожно, дабы не свернуть шею на крутых и резких поворотах. И начал с того, что сверг с пьедестала смартфон и водрузил на его место мечту детства: книгу собственного сочинения. В конце концов, что, если не мечта, стоит того, чтобы взять в руки шершень 1 и разрубить паутину безумия и страха?

Ну что, как мог оправдался. Вдохнем поглубже! Там, куда мы направляемся, воздух нам понадобится.

Глава 1.

Мальчик получил имя Тору – Странник. Оно было дано авансом, поскольку мать мечтала о дальних путешествиях, о теплых морях с тропическими рыбками и дельфинами, непроходимых джунглях, где по лианам скакали ловкие и крикливые обезьяны. Её воображение рисовало города, куда цивилизация приходила вальяжно и нехотя. Города, где каждый камень хранил память о былых временах, а каждый дом носил отпечатки душ проектировщиков, строителей, владельцев и просто жильцов.

Сидя на диване в крошечной съемной каморке со стареньким ноутбуком и маленьким сыном на коленях, она глотала все передачи про путешествия, которые только могла найти в сети, и без остатка растворялась в грезах о далеких экзотических странах. Ее робкие надежды посетить все эти места, такие прекрасные, романтичные и чистые, словно парусники, едва сошедшие с верфи, с рождением мальчика разбились

о беспощадные рифы быта.

Окончив школу, она устроилась официанткой в забегаловку неподалеку от дома и о поездках дальше городского парка могла лишь мечтать, да и в парк выбираться удавалось редко. У нее был всего один выходной в неделю, и его она целиком посвящала сыну, в остальное время предоставленному воспитателям в детском саду, учителям в школе и компьютеру.

Друзей как таковых у Тору не было. Школу, где он учился, посещали в основном дети бедняков, но и среди них он выделялся неказистой одеждой, а дети нередко бывают жестоки. Не раз он приходил домой в разодранных штанах, волоча по земле омытый в унитазе рюкзак, но выдавить из него жалобы и признания было невозможно – с младых лет мальчик был немногословен и крепок характером, а мать, напротив, не могла проявить твердость.

Побои и замкнутость не могли не отразиться на его судьбе, но именно одиночество вынудило его совершить серьезную ошибку.

Однажды дождливым осенним днем он возвращался из школы, где в очередной раз получил несколько крепких затрещин. Тело привычно ныло, и все мысли крутились вокруг того, что скоро выходной и они с матерью отправятся за город любоваться восхитительным багряно-золотым убранством. Осень была его любимым временем года.

По дороге Тору повстречался парень на несколько лет старше, может быть, ученик выпускного класса или студент. Его одежда отражала собирательный образ рэпера: замызганная красная бейсболка, свисающая до колен майка с номером двадцать три на груди и штаны, в которых можно было уместить целую небольшую семью. Увидев тоску и фингал на лице Тору, парень, панибратски подмигнув, обратился к нему с предложением поднять настроение. Глаза незнакомца, покрытые паутиной кровеносных сосудов, бегали по сторонам, как маятники, но этот человек был первым за долгое время, если не брать в расчет мать и учителей, кто обращался к нему без оскорблений и кулаков, так что даже он, выходец из бедного квартала, доверился этому невзрачному типу.

Началось всё с травки. На какое-то время ему и в самом деле стало легче переносить действительность: помимо наркотика этому способствовало появление друзей, если тех безнадежных деградантов можно было так назвать. Все они верили в расширение сознания, самоконтроль и то, что могут в любой момент завязать, но никто из них этого почему-то не хотел.

Постепенно в ход пошли вещи потяжелее. Тоже исключительно для расширения сознания. Затягивая жгут на руке Тору, его друг-торчок пообещал, что тот увидит много новых миров. Едва ли он мог предположить, насколько близки к истине окажутся его слова.

Всего за пару лет Тору изменился настолько, что скрывать свои увлечения от матери стало нереально. Поздние возвращения домой переросли в ночевки по злачным местам и вылились в историю, которая придала судьбе Странника новый неожиданный виток.

В одну из похожих друг на друга ночей он лежал в беспамятстве где-то в узком проходе между домов. Поодаль бесформенной грудой мяса валялись его так называемые друзья.

Мимо этой малоприятной композиции проходил пожилой мужчина – учитель музыки в начальных классах школы, где числился Тору. Он возвращался домой после одного из частных уроков, настроение было умиротворенным: та девочка была талантлива, и любой человек, посвятивший себя учению других, понял бы радостные чувства мастера, спешащего передать знания не оглядываясь на время и не требуя денег сверх положенного за час. Вот и в этот раз целых три с половиной часа за любимым инструментом пролетели как миг, а игра в четыре руки вытянула из прихожей хозяйского шнауцера: пёс свернулся калачиком возле ног старика и навострил купированные уши.

Неизвестно, рок или случайность заставили погруженного в приятные мысли Атсуши обратить взор в переулок, где пребывал в мире наркотических грез Тору, но сердце не позволило ему пройти мимо.

Глава 2

Утро встретило Тору ледяной водой и парой оплеух. Придя в себя, он обнаружил вокруг незнакомую спартанскую обстановку. В комнате не было ни единого электрического прибора, если не считать лампочки, что было удивительно в двадцать первом веке. Перед жесткой циновкой, где он провел остаток ночи, сидел на коленях старик, чьи черты лица показались смутно знакомыми. Что-то из его раннего детства…