Коридор
Шрифт:
Она, судя по одежде, принадлежала босоногой пожилой крестьянке в традиционной конической шляпе. Женщина стояла, опершись о пустую телегу, которую должна была куда-то катить, но почему-то не двигалась с места и была столь же недвижна, как и трое на скамейке в начале деревни. Тору захотелось спросить Атсуши, что случилось с этими людьми и почему они не двигаются, но тот был далеко. Нарушать покой деревни криками он побоялся. Держась на почтительном расстоянии, он обошел женщину, косо глянул на нее исподлобья, а там вместо живой крестьянки была тряпичная кукла в человеческий рост. Заковылял
Тору припустил по улице, не разбирая дороги. Сквозь слезы, пот и сопли он едва мог разобрать дорогу, к тому же ему мерещилось, что фигуры за ним следят. Быть может, злой дух заколдовал их когда-то и они ищут новый сосуд для жизни? Его тело вряд ли могло стать подарком для любой души, но букет озноба, рвоты, поноса, насморка и ломоты, возможно, и не остановит лишенных плоти духов.
С Атсуши он едва не столкнулся уже в самом конце поселка. Со страху Тору почудилось, что мастер тоже превратился в тряпичное пугало, но тот, заслышав звуки его суетных шагов, жестом велел успокоиться.
– Учитель, скажите, кто эти куклы? Есть ли тут вообще живые люди?
Атсуши со вздохом опустился на маленькую деревянную скамейку возле дома, вытер пот и, немного отдышавшись, наконец произнес:
– Это нинге. Когда-то давно в этой деревне жило много людей. Они выращивали рис и честно трудились. Но их дети не захотели продолжать дело отцов. Их интересовали только машины и электронная техника и они уезжали в город в поисках другой жизни. Скоро в деревне остались одни старики, но и их век постепенно подошел к концу. Один за другим они уходили, чтобы воссоединиться с духами предков, и тогда мой учитель Морихэй сделал нинге. Сперва своей жены, затем брата. Потом, когда умер его друг, он снова сделал нинге и одел в одежду друга. Постепенно в деревне оставалось все меньше людей и все больше кукол.
– Я уж было подумал, что они живые. Со вчера ничего не употреблял, а глюки такие… Мне казалось, они наблюдают за мной.
– Тебе не казалось.
– Что это значит? Они всего лишь куклы, мастер.
– Морихэй делает их не просто так. В каждой нинге поселяется дух того, чью одежду она носит. Поэтому Морихэй живет тут. Он стережет их.
– А мы тут что забыли? – проворчал Тору,– или вы считаете, что мои дни сочтены и пора сделать еще одну куклу, одеть ее в мою одежду?
Атсуши пропустил его дерзость мимо ушей: выглядел парень неважно.
– Тут хороший воздух и нет твоей отравы, – сухо ответил он и добавил немного погодя: – Нинге не позволят тебе сбежать.
Эти слова вызвали у Тору истерический смешок. Он попытался отыскать в глазах учителя признаки розыгрыша, но лицо Атсуши осталось непроницаемым.
– Не забудь разуться, он пожилой человек и с трудом может следить за домом. Молчи, пока я не скажу. Я не успел предупредить его о нашем приезде. В его возрасте ни к чему потрясения. Для него ты будешь просто болен. Одержим духами. Ясно?
– Да, сенсей, – пробубнил Тору.
Атсуши замер на пороге,
Прошло несколько минут и он стал беспокоиться, но вот внутри дома раздался тихий шорох и на пороге появился невообразимо древний сморщенный старик, похожий на мумию древнего египтянина из передачи National Geographic. Он почти ослеп и, стоя вплотную к Атсуши, долго всматривался, мучительно силясь опознать его лицо, но наконец справился и просиял от удовольствия:
– О! Атсуши-сан пожаловал! Какая радость! Проходи, проходи! А я уж думал, что духи заберут меня раньше, чем я вновь смогу тебя увидеть, – прошамкал он беззубым ртом.
Атсуши трясло от волнения не меньше, чем Тору от ломки.
– Мастер, я пришел не один. Со мной мой ученик. Он болен и ему нужна помощь. Подойди, – велел он Тору и тот несмело приблизился к Морихэю.
Мутные зрачки старца рентгеном просканировали лицо юноши.
– Очень плохая болезнь. Очень злые духи… – проговорил он с тяжелым вздохом, сразу посерьезнев. – Эх, если б был хоть на десять лет моложе… – он взгрустнул, но тут же продолжил уже бодрее: – Заходите, чего стоите, вы, верно, долго добирались!
– Теперь до станции ходят быстрые поезда, учитель, несколько часов и мы тут, – пояснил Атсуши, снимая обувь на пороге. – Возьми тайко, – указал он Тору.
– Вот как? – удивился Морихэй. – Вот времена настали…
Оба старика замолчали. Оба они не решались произнести это вслух, но каждый был расстроен тем, что их встречи слишком редки, особенно если принять в расчет, что любая может стать последней. Что толку сотрясать воздух утверждением очевидного…
Тору с трудом протиснулся в узкий проем вместе с громоздким футляром и его содержимым, но только успел разуться, как почувствовал спазмы в желудке и неотвратимо надвигающийся понос.
– Морихэй-сама, – взмолился он жалобно, – а где у вас туалет?
Тот в ответ рассмеялся клокочущим смехом, довольный почтительным обращением юноши:
– Кругом туалет. Везде туалет, – сказал он и направился вглубь дома.
Тору вылетел из прихожей, словно только что окунулся с головой в фурако и мечтал нырнуть в снежный сугроб, чтобы облегчить жар. Он бежал на ходу расстегивая штаны и лишь секунда отделила его от позора. Оказавшись на крошечном островке блаженства, он погонял по извилинам мысль о том, что, в сущности, для кайфа не нужны наркотики, но, придя в себя, заметил нависшую над ним тень в форме человеческой фигуры. Он вскочил, не успев подтереться, и покраснел так густо, будто его в самом деле сварили в большом котле.
Перед ним стоял, опершись на молоденькое деревцо, еще один безмолвный обитатель деревни. Его лицо было вроде бы пресным: просто круглая голова с пришитым сверху в качестве имитации волос ворсом от щетки, две пуговицы символизировали глаза, прямая вышитая черной ниткой линия изображала рот. Сама фигура была одета в линялые синие брюки и красную клетчатую рубаху, на ногах лимонного цвета резиновые сапоги. Немного поодаль валялась коническая шляпа, вероятно, ее унесло ветром. Но почему тогда устояла сама фигура, набитая соломой?