Коридор
Шрифт:
Прислонившись головой к окну, Тору наблюдал осенний пейзаж и вспоминал, как одиннадцать дней назад ехал в никуда, слепо повинуясь чувству, хорошо знакомому оказавшемуся на улице шелудивому котенку. Учитель музыки стал для него редким прохожим, увидавшим за грязью и гноящимися глазами маленького мокрого комка спутанной шерсти красивую и ласковую кошку.
Атсуши не только помог ему избежать медленной (а вероятно, учитывая опыт его бывших товарищей, и весьма быстрой) смерти, но и дал возможность окинуть свою жизнь более ясным взором, подарил надежду. В этом не было магии. Ему просто заново открыли, что трава зелёная, огонь горячий,
Ему многое предстояло поменять и он был полон молчаливой решимости. Они провели с Атсуши достаточно времени, чтобы тишина перестала его тяготить. Он начал находить в ней красоту и гармонию, которых часто не доставало словам… И все же кое-что оставалось для него в тени.
– Сенсей, Вы вернули меня к жизни, но я хочу спросить Вас ещё об одном. Скажите, что я могу сделать для Вас? Знаю, что никогда не смогу вернуть долг, но, если вы укажете мне путь, я буду идти по нему до конца своих дней.
Его слова выдернули Атсуши из печальных размышлений о том, что сегодня утром он в последний раз в своей жизни видел мастера Морихэя. Безусловно, он был и счастлив, что застал его живым и вполне бодрым для своих лет, но эти два чувства шли бок о бок и ни одно не могло победить. Голос Тору вернул его из прошлого к текущей жизни, и он был этому чрезвычайно рад, хотя виду и не подал.
– Не упусти то, что тебе досталось. Пусть это будет твоей благодарностью.
– Да, учитель. Скажите, я могу и дальше учиться у Вас музыке?
– Придешь завтра в пять.
Но уроками музыки это еще не ограничилось. Атсуши настоял на возвращении в школу. Тору хотел найти работу и помогать матери, но учитель резко его оборвал:
– Время в школе пролетит быстро и по его завершении от тебя будет больше толку, – заявил он, как всегда безапелляционно.
– Да, учитель, – понуро ответил Тору.
– Но пока ты учишься, ты можешь работать в школе. Я поговорю с директором, – смягчился немного Атсуши.
– Спасибо, учитель!
Атсуши сдержал каждое свое слово.
Тору вновь появился за партой, чем привел в полное замешательство одноклассников и учителей. Внезапно сонный паренёк с галерки занял место в первом ряду.
Новый Тору поразил и даже несколько напугал окружающих неистовым упорством в учебе. Не было больше ленивого дремотного взгляда из-под вечно полуприкрытых век, нервических постукиваний пальцами о парту. Только пробелы в знаниях не оставляли сомнений в том, что это был все тот же Тору. Но теперь, столкнувшись с очередным белым пятном, он сопел, напрягался, делал торопливые пометки в тетради о том, что предстоит изучить самостоятельно, и продолжал внимать.
Сперва учителям было не по себе. Они давно смирились со старой версией Тору, но постепенно прониклись к нему уважением и многие сами стали предлагать ему помощь.
Что до учеников, то тут было не все так просто. Молва связывала его с мафией, и слух этот имел под ногами почву, пусть и зыбкую: на самом же деле Тору изредка поручали мелкие дела люди, продававшие ему дурь. Ничего
Впрочем, эта легенда прожила недолго. Благодаря Атсуши он стал подрабатывать уборкой здесь же, в школе. Он имел полное право убираться до самого начала уроков, но по понятным причинам предпочитал заканчивать до прихода первых учеников.
А уроки музыки в пять утра никто не отменял. Однажды они с Атсуши потеряли счет времени и закончили всего за час до первого звонка. Тору поспешил сменить бати на швабру, но остаться незамеченным не успел.
Глава 8
Мичико была старостой класса. Тихая, скромная и дисциплинированная девушка. В тот день она наводила порядок в классе до прихода учителя. График уборки, который она же и составила, был обязателен для всех без исключения. Появление Тору смутило ее, но воспитание обязывало поздороваться, что она и сделала.
Тот от удивления не сразу смог ответить. Ученики редко разговаривали с ним, а девушки – почти никогда.
Она тем временем намочила тряпку и принялась протирать парты.
Он присоединился к ней, хотя мог этого не и делать…
Смутились оба.
Она сразу догадалась, почему Тору явился в школу в столь ранний час, и это обстоятельство вызвало в ее сердце одновременно уважение и сострадание. Но он о ее мыслях знать не мог и внезапно для себя устыдился своей работы. Ему хотелось провалиться, скрыться, бежать, но в то же время хотелось и помочь ей… С него будто бы сняли шоры, заслонявшие от него ее красоту, которая проявлялась во всем: от подоткнутой юбки и заколотых в пучок волос до маленьких рук в розовых перчатках, сжимавших тряпку.
Он чувствовал, что пялится на нее как идиот. У него, едва освободившегося из цепких когтей наркозависимости, нет и малейшего шанса на отношения со старостой класса, круглой отличницей и девушкой из порядочной семьи, и он приготовился страдать, упиваться новым для него чувством, а Мичико между неловкостью молчания и неловкостью беседы выбрала последнее.
– Ты не знаешь, кто играл на тайко? Мне показалось, я слышала, как кто-то играет, когда подходила к школе.
Тору покраснел. Желания промолчать, соврать и признаться вступили в острую конфронтацию. Победила искренность.
– Атсуши-сан любезно согласился давать мне внеклассные уроки.
– Здорово! – восхитилась Мичико. – А я играю на скрипке и немного на флейте. Надеюсь, однажды мы сможем сыграть вместе! – произнеся последнюю фразу, она испугалась, что Тору не так ее поймет, ведь у японцев предложение руки и сердца вполне могло звучать как «Не согласишься ли ты готовить мне суп?».
Но Тору, поняв ее слова буквально, все равно покраснел и неловкости избежать не удалось. Оба улыбались, и каждый немного жалел о произошедшем, но в большей степени радовался. Наконец, Тору очнулся, ведь надо было ответить девушке. Пряча глаза, он пробормотал что-то вроде «почту за честь».