Коридоры памяти
Шрифт:
Высотин снова подошел к командиру взвода.
— Скоро, скоро, — ответил Голубев. — В эту субботу.
— Ура! — крикнул Хватов.
— Ура! — крикнул Гривнев, для которого всякое событие имело значение.
Его выпуклые глаза смотрели на каждого дружески и как бы приблизившись.
Но значительнее всех выглядел Высотин, будто только один он понимал настоящий смысл предстоящих увольнений. Вот видите, всем видом своим говорил он, нам уже доверяют, но вы еще не знаете всего, все у нас только
Известие что-то осложнило для Димы. Получалось, что теперь следовало обязательно ходить и в город.
— Ты пойдешь? — спросил он Тихвина.
Тот смотрел выжидательно. Может быть, ждал предложения пойти вместе. Дима не предложил. Он вдруг почувствовал разницу между ними. Сам он не находил в себе каких-либо привязанностей к вещам и неизменному порядку, а Тихвин как-то легко мог обойтись порядком в ящике стола и тумбочке, уроками, самоподготовкой и письмами родных, мог и один пойти в город, и непременно пойдет.
Сначала решили отпустить в город всех, но желающих оказалось так много, что это насторожило офицеров, будто, пусти всех разом, воспитанники заполнили бы весь город. Поэтому поступили иначе: сегодня идти должны были одни, завтра другие, а чем-либо провинившиеся оставались в училище.
Оставался Млотковский. Дорогин посмеивался, будто это не командир взвода наказал его приятеля, а он, Дорогин, так удачно подшутил над ним.
— А что я сделал? Я ничего не сделал! — не соглашался Млотковский.
Его блестящие в крупных веках глаза под широкими реденькими бровями моргали, но смотрели на командира честно и решительно.
Не отпускали в город и Ястребкова, но тот все равно приготовился, не мог поверить, что причиной наказания могли стать однажды невычищенные ботинки или случайное опоздание в строй. Нет, такого наказания быть не могло. Он не нарушал дисциплину нарочно. Он надел фуражку.
— А почему его отпускают? — возмутился Млотковский.
Этого Ястребков не ожидал.
— Вы куда собрались? — спросил Голубев. — Вы никуда не идете.
— А что я вам сделал? — обиделся Ястребков. — Я ничего вам не сделал.
— Если будете хорошо вести, в следующий раз отпущу обоих, — сказал Голубев и объявил: — Через десять минут построение.
Млотковский не успокоился, пошел за командиром взвода и, заступая ему под ноги, доказывал свою невиновность. Ястребков остался. Он успел сказать неприятелю:
— Тебе какое дело? Банный лист на…
Какое-то время Ястребков не знал, что делать. Никогда еще так тщательно не приводил он себя в порядок, но все выходило против него.
— Тебя же не пускают, — удивился ему Тихвин.
— Заткнись! — сказал Ястребков, занимая место рядом с ним.
Тихвин обиделся и засосал кончик языка. Ястребков покосился на него откровенно враждебно: и этот лезет, сначала Млотковский, потом этот, им-то какое дело, это из-за них у него может ничего не получиться.
Нет, командир взвода не забыл его.
— Вы почему здесь? — спросил он. — Вы не идете.
Ястребков нахмурился, будто говорили не ему.
— Вы не идете, — повторил Голубев.
Ястребков еще больше нахмурился, сводил к переносице неподдающиеся светленькие брови и смотрел на командира взвода как на обидчика.
— А почему он идет? — увидев Ястребкова в строю, снова возмутился вернувшийся в казарму Млотковский. — Я тоже пойду.
И он, как был без фуражки, стал в строй.
— Выйти из строя! — рассердился Голубев. — Я что вам сказал?
Ястребков переминался и все больше раскачивался. Вытянувшись по стойке «смирно», до последней возможности держался Млотковский. Первый вышел Ястребков. Глядя исподлобья в сторону командира, он что-то шептал. Теперь он мог не притворяться. Затем вышел Млотковский.
— Почему их отпускают, а меня нет? — быстро заговорил он. — Что я сделал? Они тоже бегали.
Вдруг он вздрогнул и крупно моргнул. Это Ястребков замахнулся на него, но не ударил. Потом Ястребков замахнулся уже всерьез. Млотковский снова вздрогнул, загородился руками и поднял к груди коленку, закрыл глаза и тут же открыл их. Теперь оба совали друг в друга руками, совал больше Ястребков, а Млотковский напирал на него коленкой.
— Что вы, что вы, немедленно прекратите! — растерялся Голубев.
Прекратили. Недовольный Ястребков ни на кого не хотел смотреть. Часто моргал и на всех прямо смотрел Млотковский.
Они еще до осмотра осмотрели друг друга. Что-то смутило Попенченко, когда он переглянулся с Димой: не ожидал увидеть как бы самого себя в другом. Удовлетворенно оглядел себя и Диму Гривнев: такими можно было отправляться в город. Они чувствовали, что были лучше и значительнее самих себя. Чувствовали, что не были отдельными Годоваловыми и Хватовыми, Высотиными и Тихвиными, а все были с у в о р о в ц а м и.
В других взводах тоже готовились к осмотру. Скорым шагом отправился за своим командиром чернявый Светланов. Он вернулся один, стал в строй и вытянулся. Строй тоже подтянулся, но продержался недолго. Пока Пупок не приходил, Светланов выходил из строя, кого-то успокаивал, потом снова становился в строй и вытягивался. Ходил за Чутким и Брежнев. Успокаивать ему никого не приходилось. Все во взводе выглядели подтянутыми и странно одинаковыми. А в четвертом взводе уже получали увольнительные, улыбались и заглядывали, что было написано в них.