Корнеты и звери (Славная школа)
Шрифт:
Направо — дежурная комната, за нею — коридор, ведущий в цейхгауз и карцера, налево — «приемка» и дверь в квартиру начальника училища.
Прямо в глубине — вход в «гербовый» зал и по его сторонам две уходящих ввысь лестницы, ведущие в заветные и таинственные еще для нас помещения «эскадрона» и казачьей сотни.
Из дежурной комнаты, извещенный о нашем прибытии — выходит дежурный по училищу сменный офицер в форме Смоленского драгуна [1] .
— Пока — в баню! — распоряжается «Саша».
1
В
— Кто из вас старший, господа? Постройтесь и идите…
Это — «милый Саша» ротмистр Александр Иванович Сорокин, бывший дежурным в этот знаменательный день.
Вас проведет служитель!
Покорные всему и всем — двигаемся в баню.
Нас проводят среди различных построек, заполняющих внутренние дворы «школы», среди конюшен, манежей и предманежников — баня ютится где-то совсем в глубине.
За нашей группой, сохраняя чувство собственного достоинства, движется высокая и плотная фигура сверхсрочного кавалерийского солдата, с вахмистерскими шевронами на рукаве.
Это — Нарежный, каптенармус училища, ведающий юнкерским обмундированием.
Горы этого обмундирования уже навалены в предбаннике, где сразу и происходит пригонка.
Раздеваемся, моемся и опять выходим в костюмах Адама в предбанник.
От прошлого на нас уже нет ничего, кроме нательных крестов.
Юнкерское белье, юнкерские шаровары и куртки, высокие, грубые юнкерские сапоги с широкими, как буква «п» — носами.
Сапоги — без шпор.
До шпор — еще очень, очень далеко!
Молодежь — ходит в стенах школы без шпор до того времени, пока не заслужит их по приговору начальства в манеже за хорошую и достойную езду верхом, а это не так легко дается.
Мы одеты — но вид у нас всех, несмотря на кавалерийское обмундирование — весьма и весьма плачевный.
По училищному выражению — «сугубый».
Казенные куртки (бушлаты) без галунов сидят некрасиво и грубо; еще некрасивее — сине-серые рейтузы, вправленные в сапоги с голенищами, и уже совсем нехудожественно выглядят эти последние…
Одеты…
Каптенармус Нарежный — бывший простой уланский солдат, дослужившийся до вахмистров Гвардии и прикомандированный теперь к училищу для исполнения своей должности хранителя всех наших шинелей, мундиров и сапог — с едва уловимой усмешкой в глазах поворачивает и осматривает наши фигуры — фигуры таких теперь неуклюжих и робких «господ барчуков», добровольно делающихся солдатами.
— Шароварчики узковаты! — говорит Нарежный деловито. — Беспременно перемените, барин! — Нешто можно в таких штанах сесть в седло?! Один смех будет!
С Нарежным — спорить трудно.
Этот высокий и довольно красивый мужик из под Полтавы, добившийся вахмистерских шевронов — лучше знает, что хорошо и что плохо для кавалериста, что нужно и что не нужно.
И когда все что следует пригнано, одето и прилажено — нас, уже облеченных сверху в серые солдатские шинели — ведут обратно в «эскадрон».
Опять
Около дежурной комнаты — опять группа новых кадет — наших будущих товарищей по курсу.
Это — провинциалы, кадеты корпусов, расположенных в других городах, вне Петербурга.
Орловцы — Бахтина, Нижегородцы графа Аракчеева, Полтавцы, Полочане и, конечно, Москвичи с Лефортова…
Сбор со всех концов Империи…
В этот день выпускных кадет привозят в Питер специальными поездами, разбивают, «по училищам» на дебаркадерах вокзалов и разводят по всем направлениям столицы…
Прибывших провинциалов в свою очередь отправляют в баню, а мы — уже очищенные и переодетые — останавливаемся посреди вестибюля и покорно ждем своей участи…
И она теперь близка, эта участь…
Сверху, по левой от входа каменной лестнице — корнетской лестнице — лихо стуча шашкой по ее ступенями гремя шпорами — спускается он.
Он — первый юнкер — «корнет», исполняющий сейчас обязанности дежурного по эскадрону.
Его, по-видимому, вызвал к себе дежурный офицер, т. к. юнкер деловито подходит к последнему, «отчетливо» щелкает шпорами и подносит руку к головному убору.
— Примите эту группу молодых, Авалов! — говорит офицер. — Проведите во взводы и назначьте временные койки… Окончательную разбивку сделает завтра командир эскадрона!..
— Слушаюсь! Пожалуйте, господа!
Покорные и молчаливые движемся мы вслед за нашим вождем в шпорах.
Поднимаемся вверх — но поднимаемся по правой, зверской, лестнице, следуя традиции, теряющейся во мгле веков.
Кто первый ввел в Николаевском Кавалерийском Училище его традиции — установить трудно — хотя передаваемые из уст в уста предания гласят, что многие из юнкерских обычаев и чудачеств были введены никем иным, как Михаилом Юрьевичем Лермонтовым и его сверстниками, также прошедшими в качестве питомцев это учреждение Императора Николая I-го, носившее в то время наименование «Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров».
Бессмертный и Великий творец «Демона» как известно, по окончании юнкерства вышел в Лейб Гусарский полк, откуда, впоследствии, был переведен на далекий Кавказ, вдохновивший его для целого ряда замечательных произведений.
Но муза навешала Лермонтова уже и во взводах школы — чему является свидетельницей знаменитая юнкерская молитва, входящая в собрание его стихотворений:
Царю Небесный — Избавь меня От куртки тесной, Как от огня — От фланкировки Меня избавь, В парадировки Меня не ставь… …………. Я, Царь Всевышний, Хорош уж тем — Что просьбой лишней Не надоем!..