Корни небес
Шрифт:
С той же легкостью гигант поднимает из чехла нож — такой же гигантский боуи длиной в тридцать сантиметров, — перерезает капралу горло и пилит дальше, до тех пор, пока голова не падает на пол.
Он поднимает ее за волосы, показывая всем.
Кровь Греппи капает на мое обнаженное тело.
Теплые капли, соприкасаясь с кожей, кажутся почти кипятком.
— ЕЩЕ КТО-НИБУДЬ ХОЧЕТ ПОГОВОРИТЬ?
Ему отвечает взволнованный голос Дюрана:
— Ты только что убил солдата Церкви! Ты держишь в плену посланцев Ватикана! Ты вообще понимаешь, что это значит?
Гигант
— Что за фигню ты несешь?
— Я говорю, что ты убил солдата Церкви!
— Какой церкви?
— Римской! Единственной, католической и вселенской! Ты сейчас зарезал одного из ее солдат! А человек, которого ты бил ногами, это священник!
Я жду, что этот орк сейчас обрушит свой гнев на капитана. Однако при этих словах он роняет окровавленный нож, поворачивается к трупу Греппи и комичным движением пытается приставить голову обратно к телу. При этом он что-то бормочет себе в бороду. Что-то, звучащее похоже на «мне жаль».
Впрочем, когда он поворачивается, в его глазах нет и следа раскаяния.
Глаза его полны безумия.
— Господа, вы должны простить мне эту ошибку. Мне, честное слово, очень жаль. Меня ввел в заблуждение этот гнусный человек. Он сказал мне, что вы бандиты. Не то, чтобы я доверял его словам, после того, что увидел… Совокупляться с мертвыми — это самая большая мерзость… Не считая ереси, конечно.
Здесь Дюран делает ход.
— Ересь? Поговори о ересях с отцом Дэниэлсом. Он глава Святой Инквизиции!
Гигант раздувает ноздри, как будто пытается учуять по запаху, кто здесь священник.
— Отец Дэниэлс? Отец Дэниэлс? Где он?
— Тот, кого ты бил ногами.
Гигант смущенно поворачивается к мне. Наклоняет голову набок, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Ты и правда инквизитор?
Взгляд капитана Дюрана не оставляет мне выбора.
— Да, — выдыхаю я, прикрывая глаза.
Гигант хлопает в ладоши:
— Фантастика! Фантастика!
Он поднимает с земли свой кинжал. Наклоняется надо мной. Лезвие сверкает в нескольких сантиметрах от моего лица.
— Простите меня, святой отец. Простите мне мою ошибку.
Он разрезает веревку, которая связывает мне руки. Потом освобождает ноги. Потом помогает мне подняться.
Я почти падаю: мои ноги онемели. Но он поддерживает меня.
— Вы замерзли? Подождите, я отдам вам вашу одежду. Наверное, вот она. Или эта?
Он роется в куче вещей. Я помогаю ему, отыскивая то, что в этом слабом свете кажется моей одеждой. Тем временем он продолжает бормотать что-то неразборчивое.
— Теперь освободи их, — говорю я ему.
— Конечно. Сейчас же, отец Дэниэлс. Вы американец, да?
— Я был им.
— Американец… Американец… «Oh, My Lord, what a day…», [69] — вдруг начинает он петь баритоном. — Сколько же времени я не видел соотечественника.
— Вы американец?
Он протягивает мне руку.
Я не пожимаю ее. Она запятнана кровью несчастного Греппи.
Он
— Да. Я американец. Меня зовут Дэвид Готшальк. Может быть, вы слышали мое имя…
69
«Боже мой, что за день…» (англ.) — строчка из известного госпела. — Прим. ред.
— Мне жаль, но нет. Не думаю…
— Я был человеком искусства. Сейчас я служитель Господа.
— Какого искусства? — спрашивает Дюран, массируя запястья.
Готшальк его полностью игнорирует.
Он освобождает пленников.
Когда бородач собирается освободить и герцога, я останавливаю его, положив руку ему на плечо. Оно твердое, как мрамор.
— Нет. Этого не надо.
— Совершенно верно. Этого не надо, — соглашается он, пиная калеку ногой под зад.
— Ты — полное разочарование. Ты понял, придурок? Полное разочарование! Пустая трата времени!
Он приподнимает герцога с земли, держа его за горло до тех пор, пока глаза несчастного не оказываются на одном уровне с его. Герцог корчится, задыхается, выпучив глаза.
Готшальк встряхивает его, как кот мышонка.
— Ты слышал меня, идиот? У меня на тебя были большие планы. Мы вели прекрасную работу в Урбино. Но тебе обязательно нужно было трахаться с мёртвой! Ты извращенец! Такой же, как и твой отец! Хотя он был в тысячу раз лучше тебя!
— Оставьте его в покое, — прошу я.
Готшальк ослабляет хватку. Герцог рушится на землю и продолжает корчиться там, пытаясь отдышаться.
— Где женщина? — спрашивает Дюран, уже одетый.
— Какая женщина?
— Женщина, которая была с нами.
— Доктор Ломбар? Она моя гостья.
— То есть, нас ты связал и кинул голыми на пол, а она твоя гостья? Я требую, чтобы меня немедленно отвели к ней! Сейчас же!
Лицо и поза Готшалька не обещают ничего хорошего.
— А вам не кажется, что вы не в том положении, чтобы чего-либо требовать?..
— Моя фамилия Дюран. Марк Дюран, капитан гвардии Ватикана.
— Я то же самое мог бы сказать Сталину, или Гитлеру, или любому из великих убийц прошлого. Ну, сколько бронированных дивизий есть у Папы?
— Достаточно, чтобы позаботиться обо всех врагах, — невозмутимо блефует Дюран.
Готшальк почесывает бороду.
— Конечно, ну да. Ваш великий Папа Джелазио. Джелазио Четвертый, правда?
— Джелазио Третий.
— Да, точно. Джелазио Третий. Хорошее имя для Папы. Я слышал как-то раз о нем. Правда, только здесь, в Урбино, и только вчера. Странно. Во время моих путешествий я слышал слухи и рассказы только о другом Папе. О последнем. Который умер в день Бомбы, да упокоится душа его. Больше ничего. Никакого Джелазио. Никакого Нового Ватикана. Ваша военная сила, кажется, — одни разговоры, не так ли?