Корни зла
Шрифт:
Она почувствовала, как все вздрогнули при ее словах. «Пойти на проволоку» значило просто пойти к ограде, окружающей лагерь, через которую пропущен ток, и довериться Богу или дьяволу, что они помогут пролезть через ограду до того, как охрана заметит и откроет огонь. Даже если охранники по какой-то счастливой случайности не увидят тебя, ты рискуешь получить удар тока от самой ограды. Но все же это был маленький шанс вырваться на свободу. И несколько заключенных уже пытались использовать его.
— Невозможно, — сказала
— Я знаю, что мы не можем на самом деле спрятать Альрауне, — сказала одна из женщин, медленно произнося слова, как будто обдумывала каждое слово перед тем, как высказать его, — но, может быть, мы можем как-то запутать охрану и людей Менгеля, перемещая Альрауне здесь.
— Из барака в барак? — спросила Алиса.
— Из барака в кухни, оттуда в прачечную — где только сможем найти угол, который могут не проверить час или два, — сказала женщина.
Она была одной из самых тихих обитательниц барака, но, когда она говорила, ее всегда слушали с уважением. Эта заключенная была немного старше, чем все остальные; она редко говорила о себе, только иногда довольно неожиданно могла упомянуть, что была учительницей. Она сказала:
— Освенцим такой огромный, что могут пройти дни, даже недели, пока они его найдут.
— Но в конце концов они его найдут. Они, само собой, повесят Лу, — сказала другая женщина. — Я не думаю, что это сработает больше чем на несколько дней.
— Но, может быть, всего несколько дней нам и надо. И если мы сможем держаться на один шаг впереди гестапо...
— С какой целью?
— Я не знаю точно. Но это добавит нам времени, и за это время, может быть, появится возможность вытащить его отсюда.
— Поляки помогут нам его спрятать на какое-то время, — сказал кто-то, стоящий у печки.
— Да, они помогут, и в их бараке есть место, где крыша идет под откос вверх, — нетерпеливо сказала русская девушка.
— И некоторые поляки работают в прачечной, они могут пронести его туда в бельевой корзине или...
— Мы можем доверять полякам? В их бараке нет шпионов, да?
— По-моему, нет. Да, я думаю, им можно доверять.
Мне кажется, я не смогу этого вынести, подумала Алиса, слушая их. Мне кажется, я не смогу выдержать того, что ребенка, моего собственного ребенка, неважно, как он был зачат, будут перетаскивать туда-сюда в этом ужасном месте, чтобы он не стал предметом каких-то чудовищных экспериментов...
— Нам будут задавать вопросы, — сказала Илена. — О том, где он.
— Допрос, — сказала очень молодая девушка, дрожа и с беспокойством глядя на дверь. — Это очень опасно.
Несколько женщин повернулись к тому углу кровати Алисы, где спал Альрауне. Черные волосы упали ему на лоб, и его ресницы блестели от сырости. Алиса снова почувствовала сильное желание защитить свое дитя.
— Мы скажем, что он исчез, что он куда-то уполз. Как сказал кто-то — о, это была ты, да, Базена? — Освенцим такой большой, что ребенок может потеряться на много дней.
Они благодарно ухватились на это предложение. — Мы можем быть очень убедительными, и это может сойти с рук.
— Лу, ты должна быть самой убедительной, ты должна выглядеть потерявшей рассудок. Но ты сможешь это сделать, правда? Ты играла в кино, и ты сможешь это сделать?
— Да. Я смогу, — сказала Алиса.
— Остальные будут притворяться даже обрадованными, что Альрауне исчез. Надо дать им понять, что он был неприятен нам, путался под ногами, требовал, чтобы за ним следили и кормили его, не давал нам спать своим плачем...
Русская девушка сказала:
— Это будет самый большой риск, но, если мы сможем управлять собой и своими нервами, мы можем справиться.
Тут в голове Алисы что-то щелкнуло, и словно в озарении она подумала: риск! Все дело в том, чтобы управлять собой! Я лучше, чем кто-либо, знаю все о риске и о том, как управлять собой!
Усталость исчезла, и она выпрямилась.
— Я думаю, это может сработать, — сказала она. — Но только если вы все готовы так рисковать — я имею в виду допрос. Даже если одной из вас не нравится эта идея или вы боитесь, я не стану этого делать.
— Мы все готовы рискнуть, — произнесло несколько голосов, а остальные женщины просто закивали.
— Конечно, мы все напуганы, — сказала одна из них. — Лично я в панике, но нельзя даже думать о том, чтобы Менгель мог использовать малыша в своих экспериментах. Я сделаю все что угодно, вместе со всеми вами.
Алиса отчаянно старалась не заплакать. Она думала: если я доживу до ста лет, если мир рухнет и планеты собьются с орбит, у меня никогда не будет таких хороших и преданных друзей, как эти женщины. Эти замечательные женщины, которые стали мне ближе, чем сестры, которые готовы притворяться и рисковать жизнью, чтобы защитить Альрауне.
Остальные уже двигались дальше, обсуждая детали. Русская девушка волновалась из-за того, что Альрауне будет напуган.
— Он может нас выдать, даже не понимая этого.
— Только если Лу не скажет ему, что это новая игра...
— Версия пряток...
— Мы все можем сказать ему это; мы можем сделать вид, что все в это играем.
— Когда мы это сделаем?
— Сегодня, — сказала Илена, глядя на Алису. — Мы не можем откладывать.
— Но что надо сделать прежде всего?..
— Я сейчас проберусь в барак к полякам, — вызвалась русская девушка. — Я могу увернуться от огней, и охрана меня не увидит.
Бараки больше не запирались, чтобы охрана могла проводить неожиданные проверки, но патрульные группы ходили по лагерю всю ночь. Суть была в том, чтобы увернуться от них и от огней, которые постоянно разрезали темноту.