Король англосаксов
Шрифт:
Малье де-Гравиль в коротких словах рассказал епископу про подвиг Гарольда.
– Не понимаю, что же в этом особенного, о чем бы следовало тебе беспокоиться, – обратился епископ к своему брату. – Чем сильнее вассал, тем сильнее и герцог… ведь он непременно будет твоим…
– Нет, в том-то и дело, что он никогда не будет моим! – перебил Вильгельм. – Матильда чуть-чуть не предложила ему напрямик мою прекраснейшую дочь в супружество, а я… да ты сам знаешь, что я прибегал ко всевозможным средствам, чтобы опутать его… но он ничем не обольщается… даже смутить его нельзя… Меня беспокоят не физическая его сила и неприступность, ум его приводит меня в отчаяние… А намеки, которые он мне делал сейчас, просто бесят меня…
– Смею я высказать свое мнение? – перебил де-Гравиль.
– Говори, с Богом! – воскликнул герцог.
– Так я позволю себе заметить, что льва укрощают не ласковым обхождением, а угрозами и скрытой силой… В чистом поле он ничего не боится, смело поборется с самым сильным врагом, но если запутать его в ловко расставленную сеть, то он поневоле смиряется… Ты, герцог, только что упомянул, что не пустишь Гарольда отсюда.
– Не пущу, клянусь святой Валерией!
– Ну так ты должен дать ему стороной знать, что он должен или покориться тебе или же подвергнуться вечному заточению… Пусть покажут ему, что из твоих подземных темниц не в состоянии вырваться никакой богатырь! Я знаю, что для саксонцев всего дороже свобода и при одной мысли о заключении вся их храбрость исчезает.
– Я понял тебя – ты молодец! – произнес Одо.
– Гм! – промычал герцог. – Опасаюсь, что он не узнал от Гакона и Вольнота, на что я способен решиться! Жалею, что разлучил его с ними после первого их свидания.
– Вольнот совершенно превратился в норманна, – заметил улыбаясь епископ. – Он, вдобавок влюблен в одну из наших красавиц и едва ли думает о возвращении на родину; Гакон же, наоборот, наблюдателен и подозрителен.
– Вот его-то и надо присоединить к Гарольду! – сказал де-Гравиль.
– Судьба назначила мне роль вечного интригана, – простонал герцог в порыве откровенности, – я тем не менее люблю статного графа и от души желаю ему добра, насколько это согласуется с моими претензиями на трон Эдуарда.
– Разумеется, – подтвердил епископ.
Глава IV
Вскоре после этого разговора лагерь был перенесен в Байе. Герцог не менял своего обращения с Гарольдом, но постоянно уклонялся от разговора, когда граф заявлял, что ему пора возвратиться в Англию, где его ждут важные государственные дела. Вообще он старался как можно меньше быть с ним наедине и поручал Одо и де-Гравилю развлекать его. Теперь уж и в душе Гарольда были возбуждены сильные подозрения. Де-Гравиль прожужжал ему уши баснословными рассказами о хитрости и бесчеловечности герцога, а Одо прямо высказал, что Гарольду нескоро предстоит вырваться из Нормандии.
– Я уверен, – начал он однажды во время прогулки с графом, – что тебе хватит времени помочь мне изучить язык наших предков. Этот Байе единственный город, в котором старинные нравы и обычаи сохранились во всей своей чистоте. Большинство населения говорит по-датски, и я был бы чрезвычайно обязан тебе, если ты согласился давать мне уроки этого языка. Я довольно понятливый ученик и в течение одного года усвоил бы его настолько, что мог бы говорить датские проповеди.
– Ты, должно быть, изволишь шутить, почтеннейший епископ, – произнес Гарольд серьезно. – Тебе ведь хорошо известно, что я во что бы то ни стало обязан уехать отсюда на следующей неделе.
– Советую тебе, дорогой граф, не высказывать своего намерения герцогу, – предостерегал Одо смеясь. – Ты и без того уж раздосадовал его своей неосторожностью, а ты мог убедиться, что он страшен во гневе.
– Ты просто клевещешь на герцога, стараясь уверить меня что он способен нанести своему доверчивому гостю какое-нибудь оскорбление! воскликнул Гарольд с негодованием.
– Он смотрит на тебя вовсе не как на гостя, а как на выкупленного пленника… Впрочем, не отчаивайся: норманнский двор ведь не понтьеская темница, а узы твои будут состоять из цветов!
Заметив, что Гарольд готов ответить дерзостью, де-Гравиль, под каким-то предлогом, отвлек его в сторону и шепнул по-саксонски:
– Ты напрасно так откровенничаешь с этим епископом: он передаст все твои слова Вильгельму, который действительно не любит шутить.
– Сэр де-Гравиль, вот уже не первый раз Одо намекает мне, что герцог может прибегнуть относительно меня к насильственным мерам, да и ты тоже конечно, с добрым намерением – предостерегал меня и возбуждал мою подозрительность… Спрашиваю тебя прямо, как честного человека и благородного рыцаря: имеешь ли ты основание предположить, что герцог намерен задержать меня у себя в качестве пленника – под тем или другим предлогом?
Согласившись быть участником интриги, де-Гравиль утешал себя тем, что, посоветовав герцогу употреблять прием запугивания относительно Гарольда, он и угождал своему строгому повелителю и предостерегал на самом деле графа.
– Граф Гарольд, честь моя повелевает мне ответить тебе откровенно: я имею твердое основание думать, что Вильгельм задержит тебя до тех пор, пока не убедится, что ты исполнишь некоторые его желания.
– Ну, а если я настою на своем отъезде, не удовлетворив этих… желаний?
– При таком исходе в каждом замке есть такие же глубокие темницы, как у графа понтьеского. Но где же ты найдешь второго Вильгельма, который освободил бы тебя от этого Вильгельма?
– В Англии есть король могущественнее Вильгельма и есть воины, не уступающие в храбрости норманнам.
– Cher et puissant, милорд Гарольд, герцог не принимает во внимание этого обстоятельства, он знает, что хотя король Эдуард и может, но – извини меня за излишнюю, быть может, откровенность – едва ли стряхнет с себя свою привычную апатию из-за тебя, а будет довольствоваться одним резонерством. Не принял же он решительных мер, чтобы освободить твоих родственников… Почему ты знаешь, быть может, король, под влиянием некогда горячо любимого им Вильгельма, даже обрадуется, избавившись от тебя как от весьма опасного подданного?.. Верю, что английский народ чрезвычайно высоко ценит тебя, но когда с ним нет любимого вождя, который мог бы воодушевить его, то в нем нет единодушия, а без этого он бессилен. Герцог хорошо изучил Англию… Кроме того, он в родстве с твоим честолюбивым братом Тостигом, который не задумается очернить тебя в глазах народа и помочь герцогу удержать тебя здесь, чтобы возвыситься самому, насколько будет можно. Из всех английских вождей один Гурт стал бы печалиться о тебе… наследники Альгара и Леофрика во вражде с тобой: если бы ты расположил их заранее в свою пользу, то они могли бы заступиться за тебя или хотя бы повлиять на короля и народ, чтобы выручить тебя… Как только тебя не будет в Англии, то там произойдут, позже или раньше, ссоры и распри, которые отвлекут мысли всех от отсутствующего пленника, так как всякому своя сорочка ближе к телу… Видишь: я понимаю характер твоих земляков и этим большей частью обязан Вильгельму – ему сообщается всякая малость, совершающаяся в Англии.
Гарольд молчал. Он теперь только начал сознавать, какой великой опасности он подвергся, отправившись в Нормандию, и стал соображать, как от нее избавиться.
– Все твои замечания чрезвычайно верны, сэр де-Гравиль, – ответил ему граф, – исключая относящееся к личности Гурта: ты напрасно смотришь на него только как на моего вице-вождя… да будет тебе известно, что ему нужна только цель, чтобы во всех отношениях превзойти отца, а цель нашлась бы, когда бы он узнал, что мне нанесено оскорбление. Поверь, что он явился бы сюда с тремястами кораблями, вооруженными не хуже тех, при помощи которых Нейстрия некогда была отнята у короля Карла… Эти корабли потребовали бы моего освобождения и добились бы его.