Король англосаксов
Шрифт:
Великий герцог был не прежний пылкий воин: он повысился в сане, но в душе его ослабло былое величие. Хотя он обладал громадными достоинствами, но все же своенравный, с трудом в границах справедливости удерживаемый характер позволял догадываться, чем бы он мог сделаться, если б дал простор своим пылким страстям.
Герцог сидел, склонив голову на руку, а перед ним стоял Малье де-Гравиль, говоривший, по-видимому, с большим оживлением.
– Довольно, – проговорил Вильгельм, – теперь я вполне понял направление жителей страны… Они слишком неопытны и убеждены, что мир может продолжаться до конца веков, и поэтому пренебрегают средствами обороны и не имеют, кроме Довера, ни одной сильной крепости… Ну, а самое племя так трудно покорить, что нельзя удивляться беспечности его относительно постройки укреплений. Оно чересчур мужественно!.. Но возвратимся к Гарольду, ты действительно думаешь, что он достоин славы?
– Да, он, по крайней мере, единственный англичанин, получивший научное образование. Все его способности так уравновешены и с ними соединяются такое благоразумие и спокойствие, что когда видишь и слушаешь его, кажется, будто смотришь на мастерски устроенную крепость, силы которой нельзя узнать до штурма.
– Ты увлекаешься, сир де-Гравиль, – возразил злобно герцог, мигнув своими темными, блестящими глазами, – ты говорил недавно, что он даже не подозревают о моих замыслах на английский престол и поддался твоему совету приехать за заложниками. Это дает понять, что он недальновиден!
– Да, он не подозрителен, – подтвердил де-Гравиль.
– Какой толк в хорошо построенной крепости, если ее не охраняет никакой караул? И самый способный – ничто без дальновидности.
– Ты прав! – ответил рыцарь, пораженный справедливостью замечания. Но Гарольд – англичанин, а англичане считаются самым неподозрительным, из всех народов вселенной.
Герцог расхохотался, но смех его был прерван злобным рычаньем: он обернулся и увидел сына, катавшегося по полу с озлобленной собакой.
Вильгельм бросился к сыну, но мальчик закричал:
– Не трогай, не трогай собаку! Я сумею без твоей помощи справиться с ней!
Он со страшным усилием вывернулся из-под собаки, встал на колени и, обхватив шею бульдога, сжал ее с такой силой, что чуть не задушил ее.
– Ну, так я подошел на выручку собаки, – сказал Вильгельм Норманнский с улыбкой прежних лет и высвободил не без труда бульдога из объятий ребенка.
– Нехорошо, отец, – заметил Роберт, получивший уже в то время прозвище коротконогого, – заступаться за врага сына.
– Но ведь враг моего сына принадлежит мне, доблестный витязь, и я же могу потребовать от тебя ответа за измену государю, так как ты самовольно вступил в борьбу с моим четвероногим вассалом.
– Ты подарил мне эту собаку еще щенком, батюшка. И она не твоя!
– Это басни monseigneur de Courthose! Я только одолжил ее тебе для забавы – в тот день, когда ты вывихнул себе ногу, соскочив с крепостной стены, а у тебя, несмотря на жестокий ушиб, хватило еще злости замучить щенка до полусмерти.
– Подарить или одолжить – это одно и то же… Я не выпущу того, что попало мне в руки, ты сам учил меня поступать таким образом.
Вильгельм был в своей семье самым кротким и слабым человеком, он поднял сына на руки и обнял его нежно. Герцог не подозревал, несмотря на свою проницательность, что в этом поцелуе таился зародыш проклятья, возникшего на смертном одре сына и гибели последнего…
Малье де-Гравиль нахмурился при виде отцовского потворства, а карлик Турольд покачал головой. В эту минуту вошел дежурный герольд с докладом, что какой-то английский дворянин приехал во дворец (вероятно, по крайне важному делу, так как он не успел соскочить еще с лошади, как она пала мертвая) и просит у герцога позволения войти. Вильгельм опустил сына на пол и приказал ввести неизвестного гостя. Потом он вышел в другую комнату, приказал де-Гравилю следовать за ним и сел в свое герцогское кресло. Он всегда соблюдал придворный этикет.
Минуты через две один из придворных ввел посетителя, судя по ДЛИННЫМ усам коренного саксонца, и де-Гравиль узнал в нем Годрита, своего старинного знакомого. Молодой человек. наклонившись с большей бесцеремонностью, чем это допускалось при норманнском дворе, подошел ближе к герцогу и проговорил дрожащим от волнения голосом:
– Граф Гарольд шлет тебе свой привет, герцог норманнов! Твой вассал Гви, граф понтьеский, забыв закон рыцарства, поступил предательски с Гарольдом, ехавшим из Англии, чтобы посетить тебя. Ветер и буря прибили его корабли в устье Соммы. Он вышел на берег в качестве мирного гостя в дружеской стране, но был задержан графом со всей своей дружиной и заключен в темницу бельремского замка [23] . Пока я говорю, первый из лордов Англии и шурин короля сидит в тюрьме. Беззастенчивый Гви осмелился даже упомянуть о голоде, о пытке и о смерти – с намерением ли осуществить угрозу, или вынудить к выкупу. Выведенный, быть может, из пределов терпения невозмутимой твердостью и презрением графа, Гви позволил мне ехать к тебе с поручением Гарольда… Граф обращается к тебе как к государю и другу и просит защитить его от этого насилия.
23
Belrem, или Beaurain, – ныне Montrn.
– Благородный саксонец, – ответил герцог торжественно. – Это обстоятельство выдается из ряда, и изменить его для меня затруднительнее, чем ты воображаешь. Конечно, граф понтьеский мой вассал, но я не имею ни малейшего права вмешиваться в его поступки относительно лиц, претерпевших крушение или выброшенных волнами на его берега. Мне тяжело узнать, что твой доблестный граф подвергся такой неприятной случайности, и что я в силах сделать, будет сделано мной. Но я предупреждаю, что могу обратиться к графу понтьескому не как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, чем мне помочь Гарольду.
Ответ такого рода со стороны герцога опечалил Годрита, и он проговорил с грубой откровенностью:
– Я не притронусь к пище и не выпью вина, пока ты не решишься помочь графу Гарольду – как рыцарь рыцарю и как человек человеку, – который поплатился за избыток доверия к тебе.
– Тяжела ответственность, которую ты на меня, по незнанию, возлагаешь! Один неосторожный, необдуманный шаг может сгубить меня: Гви вспыльчив и заносчив, он способен, в ответ на мое приказание, освободить Гарольда, прислав мне его голову. Много земель будет стоить мне выкуп из его рук Гарольда, но верь моему слову: половина герцогства не покажется мне слишком тяжелой жертвой для спасения графа!! Ступай и отдохни!
– Не во гнев тебе, герцог, – вмешался де-Гравиль. – Мы друзья с этим таном! Позволь мне наблюдать, чтобы его угощали достойно его сану… хотелось бы мне также ободрить и утешить его в печали.
– Пожалуй, но такого благородного гостя должен прежде всего принять мой первый стольник.
Обратившись к герольду, герцог приказал ему проводить Годрита к Фиц-Осборну, жившему во дворце, и просить последнего позаботиться о приезжем.
Когда тан удалился, Вильгельм начал ходить взад и вперед по комнате.