Король гор. Человек со сломанным ухом

Абу Эдмон

На следующий день он сложил свои пожитки в купленный в Париже чемодан из черной телячьей кожи, забрал в казначействе причитающиеся ему деньги и отправился в Данциг. В вагоне он крепко спал. Есть полковнику не хотелось, потому что накануне он плотно поужинал. Про-

снулся он от громкого храпа. Фугас попытался найти источник храпа, не обнаружил его вокруг себя, открыл дверь соседнего купе (известно, что немецкие вагоны гораздо удобнее наших) и стал трясти какого-то толстого господина, в груди которого, несомненно, был запрятан целый орган. На одной из станций он выпил бутылку марсалы и съел две дюжины сэндвичей, поскольку вчерашний ужин возбудил у него аппетит. А на вокзале в Данциге его едва не ограбили, но полковник успел вырвать свой черный чемодан из рук какого-то жирного пройдохи, пытавшегося его унести.

Затем он приказал отвести его в лучшую гостиницу города. Там он заказал себе ужин и сразу помчался в дом семейства Мейзеров. Еще в Берлине ему многое рассказали об этих милых людях, так что Фугас прекрасно понимал, с какими скупыми мерзавцами ему придется иметь дело. Именно поэтому он с самого начала принял развязный тон, что, надо полагать, немало удивило тех, кто прочитал предыдущую главу.

К сожалению, полковник слишком сильно размяк после того, как миллион оказался у него в кармане, а стремление поближе познакомиться с содержимым высоких желтых бутылок сыграло с ним злую шутку. По его собственным словам, к часу ночи у него совсем помутился разум. Он даже утверждал, что распрощался с этими прекрасными людьми, оказавшими ему столь теплый прием, и только после этого свалился в глубокий колодец, неосвещенный край которого лишь слегка выступал над мостовой. Кстати, в этом месте было бы неплохо поставить отдельный фонарь. Вот что он сам рассказывал по поводу приключившегося с ним конфуза: «Очнулся я в очень холодной воде, весьма приятной на вкус. Поплавав пару минут, я начал искать точку опоры, схватился за толстую веревку, по которой без труда вскарабкался наверх

Фугас надел редингот с брандебурами

и выбрался на землю, до которой было не более сорока футов. В этом не было ничего сложного. Потребовались только крепкие руки и гимнастические навыки. Не успел я выбраться на мостовую, как ко мне привязался ночной сторож. Он дерзко спросил, что я тут делаю. Пришлось в назидание немного его вздуть, и от этой легкой разминки у меня заметно улучшилось кровообращение. Перед тем, как вернуться в гостиницу я остановился под фонарем, заглянул в бумажник и обнаружил, что благодаря толстой коже и надежному замку мой миллион совсем не намок. К тому же я обложил дар господина Мейзера полудюжиной стофранковых билетов, толстых, как кожа у монаха. Это соседство и уберегло мой чек».

Убедившись, что миллион находится в целости и сохранности, он вернулся в гостиницу, улегся в кровать и заснул как убитый. Утром ему принесли ответ из полиции Нанси, в котором говорилось:

«Клементина Пишон восемнадцати лет, младшая дочь Огюста Пишона, хозяина гостиницы, и Леонии Франсело, в январе 1814 года вышла замуж за Луи-АнтуанаЛанжевена, род занятий которого неизвестен. Фамилия Пишон весьма распространена в департаменте, тогда как фамилия Ланжевен встречается крайне редко. Нам известны в первую очередь господин Виктор Ланжевен, советник префектуры в Нанси, а также некий мельник Пьер Ланжевен по прозвищу Пьеро, проживающий в коммуне Вергавиль кантона Дьез».

Фугас подпрыгнул до потолка и завопил:

— У меня есть сын!

Затем он позвал хозяина гостиницы и сказал ему:

— Быстро готовь счет и отправляй мой багаж на вокзал. Возьми мне прямой билет до Нанси. Вот тебе двести франков, выпей за здоровье моего сына! Его зовут Виктор, как и меня! Он советник префектуры! Хотелось бы, конечно, чтобы он был солдатом, ну да ладно! Но сначала пусть меня проводят в банк. Я должен забрать миллион, который принадлежит моему сыну!

Поскольку между Данцигом и Нанси нет прямого сообщения, ему пришлось остановиться в Берлине. Господин Хирц, с которым Фугас поговорил на бегу, сообщил ему, что научные общества Берлина готовят в его честь пышный банкет. Но полковник категорически отказался в нем участвовать.

— Дело не в том, — сказал он, — что я не желаю выпить в хорошей компании. Поймите, доктор, я слышу зов природы! Ничто так не пьянит благородного человека, как отцовская любовь!

Чтобы подготовить дорогого сына к радостной, но нежданной, встрече, он положил миллион в большой конверт и отправил его на адрес господина Виктора Ланже-вена, приложив к нему записку такого содержания:

«Отеческое благословение дороже всего золота мира!

Виктор Фугас».

Предательство Клементины Пишон слегка пощекотало его самолюбие, но он довольно быстро утешился. «По крайней мере, — подумал он, — мне не придется жениться на старой женщине, да еще в тот момент, когда в Фонтенбло меня ждет юная девушка. К тому же мой сын носит чужое имя, хоть оно и вполне приличное. Конечно, Фугас звучит лучше, но Ланжевен тоже неплохо».

Второго сентября в шесть часов вечера поезд остановился в большом красивом, немного печальном, городе, который многие считают лотарингским Версалем. Сердце у него отчаянно билось. Чтобы придать себе сил,

он славно пообедал. В качестве десерта полковник забросал вопросами хозяина гостиницы, от которого получил все необходимые сведения относительно Виктора Ланже-вена. Оказалось, что его сын еще молод, женился шесть лет тому назад, что он отец мальчика и девочки, что в городе его уважают и дела у него идут совсем неплохо.

«Я так и предполагал», — подумал Фугас.

Он выпил полный стакан вишневой настойки, закусил миндальным печеньем, и этот напиток, изготовленный из лесных ягод Шварцвальда, показался ему божественным.

Тем же вечером господин Ланжевен рассказал своей жене, что в десять часов, когда он возвращался из клуба, к нему привязался какой-то пьянчуга. Сначала он принял его за злоумышленника и приготовился защищаться, но человек лишь обнял его и убежал со всех ног. Удивленные супруги стали наперебой предлагать разные версии случившегося, одна причудливее другой. Но поскольку оба они были молоды и поженились лишь семь лет тому назад, то тема их беседы вскоре сменилась на более приятную.

На следующее утро Фугас, навьюченный, как бурый ослик, конфетами, явился к господину Ланжевену. Готовясь к встрече с внуками, он опустошил лавку знаменитого Лебега, считающегося местным Буасье⁹⁰. Открывшая ему дверь служанка спросила, не тот ли он господин, которого ожидает хозяин дома.

— Ладно, ладно, — сказал он. — Вы получили мое письмо?

— Да, сударь, вчера утром. А где ваш багаж?

— Я оставил его в гостинице.

— Хозяин будет недоволен. Ваша комната наверху уже готова.

— Спасибо, спасибо, спасибо. Держи сто франков. Это тебе за хорошую новость.

— О, сударь, вроде не за что!

— Но где он? Я хочу его видеть, обнять, сказать ему...

— Хозяин и хозяйка одеваются.

— А дети, мои дорогие внуки?

— Если вы хотите их видеть, то они в столовой.