Король Островов
Шрифт:
— Лахлан!
Кузен и брат бросились за ним.
— Сэр Лахлан? — обратился к нему лакей, когда Лахлан вошел в Армадейл.
— Да.
— Это принесли для вас час назад.
Он подал ему запечатанный пергамент.
Лахлан узнал печать — печать Ламона.
— Ты видел, кто его доставил?
— Нет, его доставили на кухню.
Лахлан дрожащими пальцами распечатал послание и прочитал записку.
«Если хочешь видеть своего сына живым, жди меня на закате солнца на холме прямо напротив Армадейла. Приходи один, или он умрет».
— Спасибо, —
Краем глаза Лахлан заметил жену. Быстро взглянув налево, потом направо, она стремительно направилась через холл, но, увидев мужа, резко остановилась. Лахлан незаметно убрал руку за спину и, сложив пергамент, засунул его сзади за пояс штанов.
Эванджелина шла к нему, решительно выставив подбородок, и была так прекрасна, что у Лахлана защемило сердце.
— Я могу объяснить, — заговорила она.
— Не сомневаюсь в этом. Просто я не уверен, что брат и Рори станут тебя слушать.
Он сохранял легкий тон, хотя ему больше всего хотелось рассказать Эванджелине о послании. Но он не хотел подвергать ее опасности, так же как не хотел рисковать жизнью своего сына.
Глава 28
В уютной комнате, которую предоставила ей и Лахлану Фиона, тетя Элинны, Эванджелина расхаживала перед камином, уверенная, что протоптала дорожку в овальном ковре. Прошло уже несколько часов с тех пор, как Лахлан отправил ее наверх в спальню, прошептав обещание скоро присоединиться к ней.
Сырость ночного воздуха проникала сквозь каменные стены, и Эванджелина, подавив дрожь, с помощью магии сильнее разожгла огонь в камине. Взглянув вниз на тонкую белую ночную сорочку, которую создала, Эванджелина немного расстроилась, что, желая воспламенить желание мужа, выбрала такую одежду, и поклялась, что если Лахлан вскоре не придет к ней, она оденет себя в очень простую, очень плотную ночную сорочку.
Но при звуке тяжелых шагов в коридоре за дверью комнаты ее обида мгновенно улетучилась, и Эванджелина, отчитав себя за неподобающее возбуждение, отозвавшееся дрожью внизу ее живота, опустилась в кресло у камина. Не желая показать, что не могла дождаться возвращения мужа, она снова взяла с соседнего столика книгу, которую пыталась читать раньше, и, когда он вошел в спальню, сделала вид, что увлечена развитием литературного сюжета. Заметив, что держит книгу вверх ногами, Эванджелина чуть не вскрикнула и незаметно перевернула ее. Но ей не нужно было переживать за свое притворство, потому что Лахлан едва взглянул на нее и прошел через комнату к кровати.
Его мокрые волосы были заглажены назад и касались воротника рубашки, прилипшей к нему, словно вторая кожа.
— Ты выходил из дома?
Это было совершенно очевидно, но каменное молчание Лахлана привело Эванджелину в замешательство, и она спросила первое, что пришло ей в голову.
— Да.
Стоя к ней спиной, он отстегнул меч и положил его на сундук у спинки кровати.
Она обратила внимание на то, как резко он вытащил из сапога свой шотландский кинжал, и, снова положив книгу на
— В чем дело?
К Эванджелине вернулась ее прежняя тревога.
Опустив голову, Лахлан прерывисто выдохнул и медленно повернулся, и при виде муки в его глазах Эванджелина похолодела.
— Расскажи мне.
Удивившись, что смогла произнести какие-то слова сжавшимся от страха горлом, она пошла к мужу.
— Это мой сын, Эви. У Ламона и Урсулы мой сын.
От него исходила смертельная ярость, а его лицо было искажено страданием.
— Почему ты так уверен?
Лахлан ничего не ответил.
— Лахлан, прошу тебя! — взмолилась она и, почувствовав слабость в ногах, для поддержки оперлась о спинку кровати.
— Я был совсем немногим старше своего ребенка, когда позировал для портрета, который висит в галерее Льюиса. Мальчик в точности похож на меня. — Его губы скривились от горечи. — До сих пор помню, как Эйдан тогда поскандалил с Александром. Мой брат отказался позировать для портрета, если там не будет меня.
Лахлан тряхнул головой, как будто старался прогнать воспоминание.
Эванджелине хотелось подойти к нему, утешить его, но непреклонная поза мужа остановила ее.
— Я не знала, что ты, Эйдан и Рори собирались продолжать поиски до утра.
— Их со мной не было. Я получил от Ламона записку, в которой он предложил мне встретиться с ним на холмах над Лох…
— Ты пошел один… и даже не сказал мне! Как ты мог утаить такое от меня?
Эванджелина не могла скрыть свое возмущение. Как она должна защищать Лахлана, если он скрывает от нее такие вещи?
Он повернулся к ней лицом, его глаза пылали бешенством, и потрясенная Эванджелина попятилась.
— Они угрожали его жизни, если я нарушу их требование.
Грубо выругавшись, Лахлан опустился в кресло.
При виде его глубокого отчаяния Эванджелина забыла о своем гневе — Лахлан достаточно пережил, чтобы она еще добавляла ему страданий.
— Что произошло? — тихо спросила она.
— Я добрался до вершины холма, оставаясь незамеченным, — проведя руками по лицу, заговорил Лахлан, — и надеялся застать их врасплох. Женщина и ребенок стояли на краю обрыва. Света было достаточно, чтобы я смог разглядеть, что это была Урсула и мой… мой сын. Не знаю, но, должно быть, от потрясения при виде мальчика у меня вырвался какой-то звук. Урсула схватила ребенка за руку и держала его над озером, а в руке у нее был кинжал.
Эванджелина не смогла сдержать крик. Она шагнула к Лахлану, но что-то в его глазах заставило ее остановиться. Это был не просто ужас от того, что он видел; казалось, он находится где-то далеко.
— Лахлан?
Он посмотрел на нее невидящим взглядом и потер рукой щеку.
— Ребенок плакал. Единственное, что я видел, — это ужас на его детском лице, и я бросился к ним. Но Ламон прыгнул на меня и, повалив на землю, приставил нож к горлу, прежде чем я понял, чем меня ударили.
Сейчас больше, чем когда-нибудь, Эванджелина жалела, что Лахлан не поделился с ней содержанием послания. Она могла только догадываться, как трудно было Лахлану снова столкнуться с этими людьми. Ему нельзя было в одиночку ходить на встречу с ними.