Король с большой дороги
Шрифт:
Испуганно вздрогнув, я решил обороняться до последнего:
– Выслушайте! У меня дело к Роберту Кривоносому.
Комендант не смог сдержать улыбку:
– Дело? К господину Роберту?
– Да.
– Говори.
– Перед вами Риддерк из Стылоборья, бастард сэра Альтарфа, который, как мне думается, погиб от меча Кривоносого этой весной на Антаресском тракте. Если господин Роберт не трус, пусть сразится со мной в честном поединке. Взываю к остаткам его благородства от имени человека низкорожденного, однако получившего должные представления о правде и справедливости.
– Теперь послушай меня, бастард, -
– Если ты желал досадить Роберту, то следовало поступить на службу к графу Кендалю или барону Эдмунду Шестипалому, но уж точно не тащиться сюда.
– Дайте хотя бы взглянуть в глаза убийцы перед тем, как лишите жизни!
Отрицательно мотнув головой, комендант сжал кулаки:
– Ты безрассудно смел и безнадежно глуп.
Он ударил меня в челюсть с такой силой, что опрокинул навзничь. Когда затылок соприкоснулся с выложенной булыжниками дорогой, боль ослепила и оглушила; я потерял сознание, провалившись в темную бездну, где нет ни красок, ни звуков, ни запахов.
Глава вторая.
Одни религии чтят мучеников, другие - палачей.
(Ежи Лец)
Где я очнулся, можно было понять по одному только смраду. От удушливой вони нечистот, запахов прелой соломы, скисшей капусты и дохлых крыс ком подкатил к горлу, а на глазах выступила влага. Через пару мгновений удалось приподнять гудящую от боли голову, чтобы осмотреться. Сознание услужливо подсунуло картинки недавнего прошлого: крепкие парни тащат меня по вырубленному в скале подземелью.
Казематы замка поистине огромны. Лестницы и переходы соединяют освещенные факелами туннели, в которых наличествуют разноразмерные камеры. В одних можно только сидеть, согнувшись и изнывая от холода, в других - стоять и даже бродить. Первые предназначены для всякого сброда, вторые - для людей знатного происхождения.
Узилище, куда поместили меня, было достаточно просторным, с тремя сплошными стенами и одной решетчатой, выходящей в коридор, но не имело ни лежака, ни окна. Тусклый свет все же позволил разглядеть в углу охапку соломы, на которую я тотчас и переполз, подальше от замызганного и смердящего ведра для испражнений.
Сырость и холод доставляли гораздо меньше неудобств, нежели чувство голода. Живот сводило, тянуло в левом боку. К счастью, мучители хоть и раздели меня до исподнего, но вместе с тем избавили от тугих веревок. Воображение рисовало людей, томившихся здесь годами, лишенных глотка свежего воздуха, в мрачной полутьме и безнадежном отчаянье.
Уже ставшую привычной, баюкающую тишину внезапно разорвал надсадный вопль. Я непроизвольно дернулся, мигом позабыв обо всем прочем. Крик повторился. Затем он то стихал, то усиливался до пронзительного воя. Мука неизвестного мне человека длилась больше часа. Не знаю, что напугало больше - творящее поблизости насилие или резко наступившее безмолвие.
По коридору кто-то шел, тяжелой, вероятно, старческой походкой... Незнакомец задержался возле соседнего туннеля, подхватил стоявший у стены табурет и направился прямиком ко мне. Лысый мужчина лет пятидесяти носил кожаный фартук поверх черной шерстяной рубашки и доходящие до локтей перчатки. Невысокий, но широкоплечий, он напоминал дубильщика или коваля.
Водрузив трехногий табурет напротив решетки, старичок щербато улыбнулся мне.
– Здравствуй, мил человек. Не возражаешь, я присяду? Умаялся совсем...
– незнакомец стянул перчатки и вытер пот со лба.
– При герцоге-то тут столько водилось сидельцев. Одной его благородной родни человек восемь. Мы с братом вдвоем работали, да при нас пяток помощников. С утра до ночи, без роздыху, поесть толком не успевали. А теперь, вишь ты, задряхлел я, устаю...
Растерявшись, я смотрел на него и все еще не понимал, о чем речь.
– Ты, верно, слыхал, как я справно тружусь. Вагант упрямый попался, из сектантов, сперва поносил меня на чем свет держится... Вину, стало быть, приумножал. Сам понимаешь, признание без пытки - пшик, труха. Кому такое надо? А вот когда шкура вздуется, кость затрещит, тогда - другое дело. Покаяние душу очистит - и сразу на эшафот, чтоб сызнова нагрешить не успел. Оттуда мучеником прямо к богу под крылышко. Благода-а-ать! Не уяснит, обскурант, что лучше дня три здесь промыкаться, а потом в вечное блаженство, чем упорствовать в грехе и угодить к подземным демонам. Там, знаешь ли, не щипцы раскаленные - сковороды, не иглы под ногти - а сразу гвозди вколачивают.
Я нервно сглотнул, закусив губу.
– Спугался?
– вполне искренне удивился мой собеседник.
– Это не надо, это зря. Мэтр Марддин каждому добра желает. И тэн Инграм, комендант наш, велел тебя не обижать. Мол, юный совсем да вины - одна лишь глупость. Вот я и пришел, так сказать, познакомиться, словом добрым подбодрить. Ваганту тому зажимы потуже закрутил, пущай полежит, к боли попривыкнет. Ее еще много будет. За шпионство пэр-депутат колесовать прикажет, а коли смилуется - четвертуем и конец.
Полагаю, мое мертвенно-бледное лицо являлось лучшим доказательством того, что беседа выходила проникновенная и даже чересчур душеспасительная.
– Депутат наш - человек резкий. Кого вне замка поймает - сразу в петлю, - нахмурился экзекутор.
– Ваганту свезло, угодил к малышу Роберту. Теперь хоть помрет с пользой.
– А в-водички можно?
– робко спросил я, чтобы не показаться совсем уж невежливым молчуном.
– Сколько угодно! У меня воронка почти новая, бадья залита под самую крышку, лежак на цепях. Живот мигом раздует, потом наклоню тебя малость, чтоб в грудь давило, а когда совсем невмоготу станет, палкой ткну под дых, и все сызнова повторим. Или желаешь: голову вниз, тряпку на лицо и дождик из лейки? Захлебываться будешь, кровь горлом пойдет и носом тоже. Еще могу, коли угодно, чан на огонь. Затем кипяточком в пах. Как такое предложение? Прогреешься сразу, а то замерз, поди, с непривычки?
– Можно... и кипяточку, - обреченно согласился я, поджимая босые ноги и мечтая поскорее завершить малоприятный разговор.
– Зовут-то тебя как?
– поинтересовался мэтр Марддин, вставая с табурета.
– Риддерк из Стылоборья.
– На племянника моего похож. У него такой же нос длинный, глаз светлый и волос желтый, ровно пакля. Правда, он постарше тебя будет, раза в два. Ладно, пойду... Работа простоя не любит!
Дождавшись, когда экзекутор исчезнет в катакомбах и снова зазвучат крики истязаемого ваганта, я закрыл лицо трясущимися от страха руками, а затем рывком сдернул не принесшую удачи маску...