Королёв
Шрифт:
— Послушайте, я не понимаю, как могло получиться, что вы стали на него работать!
— Я на него не…
— Вы же с ним всю дорогу собачились, с первого взгляда друг дружку невзлюбили! Или это все игра была, притворство? Кляузы на него Тухачевскому писали, просили убрать его с поста директора — для отвода глаз? Нет, не могу поверить… Сергей Палыч, ведь вы с ним ненавидели друг друга!
К. упрямо мотнул головой.
— Ненавидели — это очень громко сказано. Против него лично я ничего не… Наши расхождения касались производственных вопросов…
— Знаю, знаю: он поручал вам заниматься пороховыми ракетами, а вы были против.
— Это упрощение, — очень оживленно возразил К., — но, впрочем… У пороховых ракет есть серьезные недостатки,
Если К. оживился, то следователь, напротив, сник: начал зевать, взглядывать на потолок, сопровождая глазами летающую по комнате муху, перекладывать свои бумажки с одного края стола на другой… Неужели — ах, я боюсь даже высказывать эту мысль! — он, подобно марсианам, страдал техническим кретинизмом?! Но нет, должно быть, то, о чем говорил К., просто-напросто было ему давно известно и потому — скучно.
— Значит, только в этом вы были с ним не согласны? — спросил он, прерывая К. — Вот это вот самое… жидкое или твердое? А может — завидовали вы ему, что он — директор? Или наоборот? Он вам завидовал, а? Он ведь тоже на вас вышестоящему начальству почем зря жаловался…
К. тяжело вздохнул.
— Ну… Его методы руководства, подход к кадровым вопросам… Его научная — а точнее, антинаучная позиция…
— Вот-вот. Ставил он вам палки в колеса, на каждом шагу ставил. Понижал в должности… Хоть и служили вы одному империалистическому хозяину — а даже и тут… Изменники — что пауки в банке, промеж собой всегда перегрызутся… Да вот и теперь… Он ведь дал против вас показания… С радостью дал, с готовностью… И он, и Лангемак… Оба — написали. Написали, между прочим, что вы в банде главный… Да только мы-то знаем, что все было наоборот: они вас втянули! Клейменов всем заправлял; подтвердите, что он завербовал вас, — и получите сутки отдыха, обещаю.
К. поднял таза — заплывшие, провалившиеся в черно-синие ямы, так мало имевшие сходства с обычными человеческими глазами, красивыми и ясными, — на следователя.
— Это Клейменов донес на меня?
— Никто на вас не доносил, — брезгливо поморщился следователь. — Словечко-то мерзкое выбрали какое — «донес»! Вы еще скажите, как ваши уголовные дружки говорят — «настучал»! Советские люди не доносят, а проявляют бдительность и информируют… Да и как бы он мог на вас «донести»? Друг мой, ежели б он на вас стуканул — первым взяли бы вас, а не его… И однако ж лукавить с вами не стану: нахождением вашим здесь, дорогой мой Сергей Палыч, вы не в последнюю очередь обязаны его показаниям.
Я весь дрожал; дальнейшую беседу — о да, течение нынешнего допроса было столь рассудительно, столь мирно, что его, по крайней мере в сравнении с предыдущими, вполне можно было назвать беседою, — я почти не воспринимал, бубнящие звуки голосов доносились до меня точно сквозь толстый слой ваты. Хотя мое мнение о людях, бывшее когда-то столь же восторженным, как у всех марсиан, за время, проведенное мною в этом кабинете, несколько переменилось, однако низости, о которой я услыхал только что, я даже вообразить себе не мог. Человек, виновный в мучениях К., не был невольною причиной этого, он действовал сознательно! Оболгать К. — ибо я, уже хорошо изучивший К., настроившийся на его волну, различавший почти безошибочно, когда он кривит душой, а когда говорит правду, знал твердо, что он ни в чем дурном не виновен, что не организовывал и не возглавлял он никакой «банды» (сборища плохих людей), что ни о чем не помышлял он, кроме как оторваться от Земли и летать (ведь не могло же само это намеренье быть в глазах людей преступным!), — написать, что К. занимался плохими делами и втягивал в это других! О, я должен был видеть и во что бы то ни стало покарать этого негодяя… [9]
9
Авторское примечание. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы наше руководство поручило Льяну заниматься поиском человека, отправившего К. туда, где он в описываемый момент находился (да и был ли такой человек?), и уж тем более — «карать» его. Почему же им овладела столь дикая, нелепая идея?
Ни один наблюдатель не может полностью избежать влияния окружающей среды: насколько мне известно, практически у всех наших разведчиков после возвращения с Земли отмечались проявления нетипичных для нормального марсианина мыслей и даже поступков. Но «очеловечивание» Льяна происходило что-то уж очень болезненно и резко. К сожалению, руководство не придало этому факту должного значения.
…Покарать, причинить боль, уничтожить, убить! Выходит, я ничем не лучше людей, если хочу этого…
Но я уже не хотел быть лучше людей.
Я никогда и не был лучше их. Ах, я об этом вообще не думал. Пусть я сделался кровожадней самого кровожадного землянина — наплевать.
Мне всего лишь необходимо было убедиться, что человек, о котором шла речь, действительно совершил страшное, а для этого мне следовало хотя бы немного узнать его, и я в очередной раз уткнулся в отчеты других разведчиков…
— Иван Терентьевич, я бы хотел по структуре института…
— Сергей Палыч, не здесь и не теперь. Тут люди поют-пляшут, а мы с вами будем такие нудные разговоры вести…
По-видимому, то было какое-то празднество: я впервые видел так много яркой одежды и веселых, оживленных лиц. Мужчины и женщины — парами — кружились по залу, и это было очень красиво. Но у К. не было пары. Жена его танцевала с другим: отчего-то она совсем не была весела, а все оглядывалась на К., который ее не замечал. Он-то казался очень воодушевленным, почти счастливым, хотя и не танцы были тому причиной.
— Почему же нудные? Нельзя ведь делать станочный парк, не зная, что мы будем изготовлять, и наоборот…
Тот человек, — дабы отличать его в своем отчете от к., буду называть его К-в — тяжко вздохнул. Ему нравилась атмосфера праздника, нравилось и то, что он совсем недавно получил назначение, должность(то есть — власть над большим количеством людей и над К. в том числе), и он искренне — я чувствовал это — полагал, что сумеет осуществить эту власть как нельзя лучше, и мечтами уносился к большим и смелым свершениям. На празднестве его тоже сопровождала женщина, жена, и ей, по-видимому, хотелось танцевать, как танцевали другие. Разговор, с которым К. приставал к нему, отвлекал его от мечтаний и был потому неуместен. Но он все же ответил хотя и без всякой охоты:
— Станочный парк, станочный парк… Ну, станочный парк должен быть… должен быть очень гибким… Мне вот сейчас в Берлине говорили о том, что вот на заводах «Роллс-Ройс»…
— Ну, нам с нашими возможностями копировать «Роллс-Ройса» — это, знаете…
Определенно К. не хотел и даже не пытался понять настроения своего собеседника. Он вообще не отличался особой тактичностью. Собеседник, впрочем, тоже.
— Сергей Палыч, в другой раз, а? Супруга ваша — познакомите?..
Нет, в этом человеке не было ни ненависти, ни неприязни к К. Они даже были несколько похожи — не наружностью, а характерами. Но, быть может, вражда началась позднее, там, где не было уже ни праздника, ни кружащихся в танце женщин? Быть может, угрюмый начальственный кабинет, где расположился этот человек, способствовал тому, чтоб им с К. невзлюбить друг друга?
— Какой это вы быстрый, Сергей Палыч… (Понятия не имею, к чему это относилось: я ничего толком не понимал не только в технической, но и в организационной стороне деятельности К. и его коллег.) С такой быстротой лучше бы ваши цеха оснащались!