Королева четырёх частей света
Шрифт:
Ей было сорок лет.
Похищение длилось меньше минуты.
А говорят о нём в Лиме ещё четыреста лет спустя!
Эпилог
ДО САМОЙ СМЕРТИ ВСЁ БУДЕТ ЖИЗНЬЮ [32]
Провинция Кастровиррейна — Монастырь Санта-Клара.
Через три года после похищения.
Июль — ноябрь 1612 года
Холодным промозглым утром в губернаторском дворце,
32
Мигель Сервантес. — Примеч. авт.
Кругом неё непрестанно горели шесть жаровен и не могли её согреть. Она слышала завывания ветра на озере. Потом, ближе — блеянье баранов и топот лам в каменистых загонах. А наверху над ними, знала она, парят большие горные кондоры.
Как все женщины накануне родов, Исабель боялась. Она пыталась рассуждать разумно, одолеть неотступные предчувствия. Раз Бог дал ей радость носить ребёнка — так не для того же на сей раз, чтобы отнять его.
Вытащив из монастыря, муж привёз её не сюда. Не сразу сюда. В карете он оценил, насколько тяжело её состояние, и повёз в их дом в Кальяо.
Первым же делом, вернувшись домой, он захотел сам смыть чёрную траурную краску с волос Исабель. Велел Инес приготовить растворитель из всех её трав и порошков. Дело оказалось долгое, трудное. Несколько раз пришлось им браться за него. После всех усилий им удалось хоть немного вернуть прежний блеск изуродованным локонам. Хоть немного... Виски Исабель остались седыми, лицо пепельным. Капитан Кастро ничуть этим не огорчался — напротив, видел в этих знаках доказательство любви, напоминание о тех страданьях, которые она добровольно перенесла, чтобы вымолить у Бога возврат к жизни.
Несколько месяцев он молча ухаживал за женой. Слабость не позволяла ей разговаривать. Но когда в начале лета она попросила подать ей руку, чтобы сделать несколько шагов, и всей тяжестью опёрлась на неё, он понял, что война выиграна.
Их любовь снова стала такой видимой, такой осязаемой, что Инес, принося ужин, чувствовала, как дрожит воздух и колеблются свечи в серебряных канделябрах. Никаких других слуг рядом с собой они не желали. Исабель предпочитала сама вставать из-за стола и брать тарелки из буфета или кувшин воды. Ходила она медленно, с трудом. Была ещё очень больна. Но никогда ещё Инес так явно не ощущала в ней жизненную силу. Опять садясь за стол напротив мужа, Исабель проводила рукой по волосам Эрнандо, как когда-то прежде — с тем же обожанием, смешанным с упоением. Так она ещё немного стояла за спинкой его стула и гладила его ото лба к затылку — эту ласку он считал одной из величайших радостей в своей жизни. Эрнандо весь отдавался этому движению. Исабель не видела его глаз при этом. А Инес видела. Они светлели: из тёмно-карих становились почти жёлтыми.
Когда же время нравственного освобождения и нового умиротворения подошла к концу, они решили уединиться в Кастровиррейне.
С собой взяли только привычных служанок: Инес
Ближайшие родственники, Диего и Луис, тоже поехали с ними — помогать зятю в исполнении его обязанностей. Прежде дон Эрнандо был мэром города, теперь был назначен губернатором всей провинции. Там ледяные озёра сливались с небом, и бесконечная синева воды, прорезавшая долины, напоминала им бескрайнее Южное море.
Утром 14 июля начались схватки. Ребёнок ожидался к сентябрю. Он появлялся раньше срока. Всю ночь Исабель провела с носовым платком во рту, чтобы не кричать. Донья Эльвира, повитуха и служанки суетились вокруг неё, пытаясь остановить кровотечение. Они уже знали, что ребёнка — мальчика — хозяйка потеряла. Начиналась родильная горячка. В сорок три года такая болезнь редко щадила женщин.
Войдя в комнату, Эрнандо почувствовал удар в самое сердце. Исабель казалась бесчувственной — ещё бледнее, чем тогда, в монастырской приёмной. Из-под опущенных век тихо текли две слезы.
Она так мечтала о сыне... Надо бы одолеть её скорбь...
Она прошептала его имя. Позвала его.
Он подошёл, ласково погладил ей руку. Она открыла глаза.
— Я захотела того, чего уже быть не могло, — прошептала она с рыданием.
— Что ты говоришь, душа моя? Успокойся. Всё будет хорошо.
— Позови Диего с Луисом да пригласи нотариуса и священника...
Окаменев от горя, Эрнандо стоял на месте.
— Смерть пришла, — виновато сказала она.
Он глядел на неё, не желая понимать. Исабель попыталась объяснить:
— За то, что я отняла жизнь у ребёнка, Господь в наказание отнял её у нашего...
Два больших серебряных канделябра — те, что стояли около Альваро де Менданьи на острове Санта-Крус, — были зажжены по сторонам кровати. Отсвет свечей плясал на лбу Исабель, покрытом холодным потом.
Все, кто был в комнате, стояли: Эрнандо, Диего, Луис, должностные лица Кастровиррейны, духовник и толпа рыдающих индейцев. Даже по лицу доньи Эльвиры, обычно ничего не выражавшему, струились слёзы.
Исабель хотела сесть, но не могла. Подперев голову подушками, она смотрела прямо перед собой и собирала все силы, чтобы найти слова.
Писец, примостившись у её изголовья, писал под диктовку. Больная говорила тихо. Но, чего никто не ожидал, выражалась с прежней известной всем чёткостью и ясностью.
«В городе Кастровиррейна, в Перу, 15 июля 1612 года, я, донья Исабель Баррето, больная телом и здравая духом, объявляю свою последнюю волю, готовя душу к жизни вечной, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, в них же верую, им же поклоняюсь.
Во-первых, объявляю, что я есмь законная дочь Нуньо Родригеса Баррето и доньи Марианны де Кастро, проживавших в Лиме.
Во-вторых, объявляю, что родители сочетали меня браком с доном Альваро де Менданьей, аделантадо Соломоновых островов, дав приданое, на которое он смог купить два корабля: “Санта-Исабель” и “Сан-Херонимо”.