Королева четырёх частей света
Шрифт:
В-третьих, объявляю, что в мае месяце 1596 года на Филиппинах я без чьего-либо дозволения и по собственной воле сочеталась браком с доном Эрнандо де Кастро, кавалером ордена Сантьяго.
Оставляю сказанному капитану де Кастро, моему законному супругу, всё своё состояние. И назначаю его своим единственным наследником.
Поручаю ему сделать вклад в монастырь, в котором ныне состоит монахиней моя сестра Петронилья, в размере десяти тысяч песо с годовой рентой пятнадцать процентов. Завещаю эту ренту монастырю Санта-Клара с тем, чтобы в его церкви ежегодно служились двести восемьдесят
Помимо того, чтобы в течение шести месяцев после моей смерти в монастыре служились две тысячи месс без пения.
Особливо желаю, чтобы дон Эрнандо де Кастро перенёс мой гроб в Лиму и похоронил мои останки тайно и ночью под алтарём в церкви Санта-Клара».
На это странное требование, которое позволило бы Эрнандо попасть в монастырь и поговорить с Петронильей наедине, никто тогда не обратил внимания.
Для свидетелей судьба Исабель Баррето была воплощена в двух больших галеонах, о которых она вспомнила, в двух людях, с которыми она делила опасные предприятия, в роскошных вещах: серебряных блюдах, жемчужных ожерельях, рубиновых кольцах, — которые она предназначала для братьев, их жён, их детей, для своих слуг.
За распределением имущества следовал перечень прегрешений.
Прежде чем получить соборование, Исабель просила свою молочную сестру Инес и донью Эльвиру простить ей её провинности и поручила обеих покровительству дона Эрнандо.
Потом попросила оставить её наедине со священником.
Последнее причастие не умиротворило её — она оставалась очень возбуждённой. Между тем ночью горячка спала. В течение следующего месяца к Исабель вернулись силы. Опасность, казалось, миновала. Даже хирург сказал, что она спасена.
Ко всем вернулась надежда, никто не сомневался, что она будет жить, — но Эрнандо чувствовал, что опасность близка и грозна, как никогда. Исабель страдала от такой раны, от которой теперь он не сможет её исцелить. Она непрестанно вспоминала мальчонку — того, которого убила.
Отныне угрызения совести стали для неё сильнее любви.
Эрнандо расспрашивал братьев, что за преступление так преследует её. Диего, по её словам, лишь выполнил её приказание.
Диего утверждал, что никогда не творил такого ужаса. Не выбрасывал ребёнка за борт. Не закалывал никого из членов экипажа. Должно быть, эта галлюцинация привязалась к ней теперь от горя по мёртвому сыну. Или, ещё верней, это последствия жестокой епитимьи, которую она на себя наложила в монастыре.
Зная характер Диего, который способен был и солгать, капитан Кастро не удовлетворился его свидетельством и обратился к донье Эльвире. Та призналась, что не присутствовала при убийстве, в котором обвиняла себя её госпожа. Но заметила не без коварства: должно быть, все нечестивые и дурные поступки доньи Исабель за время плаванья воплотились для неё в этом кошмарном видении.
Исабель не сводила глаз с Эрнандо и чувствовала, что подошла, наконец, к пределам земного мира. Перед лицом вечности ей было так хорошо, что не требовалось уже
А он только видел, как чёрные глаза, блестевшие, как он думал, от радости, всё больше приближаются к нему, ослепляя последними сполохами. Вместе они возвращались к тем чувствам, что были в Маниле, к благорастворению воздухов, к медлительности жизни, струившейся, будто мёд. Возвращались в тот мир, где туземцы неподвижно сидели на корточках вдоль канала Пассиг и глядели на горизонт, на бесконечность океана, на заходящее солнце — так пристально, словно собирались остановить его.
Донья Исабель Баррето отошла на руках Эрнандо де Кастро в воскресенье 2 сентября 1612 года.
Два месяца спустя, в самый праздник святой Изабеллы, семнадцатого ноября, донья Хустина с величайшим вниманием изучала длинное прошение и две кандидатских анкеты, которые передала ей сестра-привратница. Все эти документы исходили из дома капитана Кастро. Они привели настоятельницу в недоумение.
Две персоны, принадлежавшие к дому дона Эрнандо, желали удалиться за стены Санта-Клары: одна — бывшая чтица его жены, другая — её молочная сестра. Первая желала быть принятой как белая сестра, вторая как доньяда. Обе просительницы желали прислуживать донье Петронилье и её дочерям. Патрон щедро снабдил их, передав монастырю вклады, в несколько раз превосходившие те, что полагались им по статусу.
Кроме того, капитан Кастро предлагал основать капелланию (фонд для богоугодных дел) в размере десяти тысяч песо с тем, чтобы монахини Санта-Клары присно поминали память их благодетельницы, знаменитой Исабель Баррето, в ближайшие же шесть месяцев отслужили за её спасение две тысячи месс без пения.
Аббатиса уже сделала расчёт. Две тысячи месс до мая месяца? Значит, в Санта-Кларе должны молиться за неё больше десяти раз в день. Донья Хустина хорошо узнала чрезмерность во всём своей бывшей жительницы...
Даже после смерти донья Исабель хотела, чтобы на неё все обратили внимание.
Перспектива так часто поминать эту личность, которую сама донья Хустина считала ближе стоявшей к дьяволу, нежели к Богу, вовсе не улыбалась настоятельнице. Тяжёлая память осталась у неё о пребывании доньи Исабель за этими стенами! А дело с ларцом... Чтобы избавиться от серного запаха, исходившего от этой кучи хлама, она решилась всё сжечь.
Но сумма, которую передавал дон Эрнандо, была так велика, что она не могла отказаться от манны небесной, не подумав.
Последний же пункт вызвал её негодование. За эти баснословные десять тысяч песо она должна была позволить капитану Кастро пройти в монастырь с гробом его супруги, чтобы донья Исабель нашла последний приют среди невест Христовых. Он настаивал, что это должно быть сделано ночью, тайно, в знак смирения и чтобы не было скандала.
Это требование было решительно неприемлемо. Ни одна женщина, не давшая вечных обетов, не могла быть похоронена под алтарём церкви кларисс. А тем более эта! Хоть она и пожертвовала Санта-Кларе одно из сокровищ монастыря: знаменитую статую Божьей Матери Мореплавателей, изваянную в Севилье, которую так ревностно украшала её сестра.