Королева Марго

Дюма Александр

— А я в этом уверен, — ответил герцог Гиз.

— Я тоже, — прибавил герцог Анжуйский, — и это подтверждается тем обстоятельством, что ее носилки стояли в переулке Клош-Персе.

— В ее прогулке, наверно, участвует и ваша невестка; не эта, — сказал Генрих Наваррский Гизу, кивнув на дом Конде, — а та, — он обратился в сторону, где находился дом Гизов, — когда мы уходили, они были вместе; да вы сами знаете, что они неразлучны.

— Я не понимаю, о чем говорит ваше величество, — ответил Гиз.

— Наоборот, все очень ясно, — возразил король, — недаром при носилках были два франта — у каждой дверцы свой.

— Хорошо, — сказал герцог Гиз, — раз королева и моя невестка совершают явно неподобающий поступок, то передадим его на суд королю, чтобы положить этому конец!

— К чему? — сказал Генрих Наваррский. — Оставьте в покое и принцессу Конде, и герцогиню Неверскую… Король спокоен за свою сестру… а я доверяю своей жене.

— Нет-нет, — возразил Карл, — я хочу вывести это дело на чистую воду, но мы займемся этим сами. Так вы говорите, что носилки остановились в переулке Клош-Персе?

— Да, ваше величество, — ответил герцог Гиз.

— А вы нашли бы то место, где они остановились?

— Да, ваше величество.

— Тогда идем туда, и если понадобится сжечь дом, чтобы узнать, кто там находится, мы так и сделаем.

С этими намерениями, обещавшими мало хорошего тем, о ком шла речь, четыре владетельные особы христианского мира направились на улицу Сент-Антуан, а затем свернули в переулок Клош-Персе.

Карл хотел уладить это дело по-семейному; поэтому он отпустил сопровождавших его дворян, предоставив им провести ночь по их усмотрению, но приказал быть у Бастилии к шести часам утра и привести с собой двух верховых лошадей.

В переулке Клош-Персе было всего три дома, и отыскать нужный оказалось тем легче, что жильцы двух домов охотно соглашались впустить их к себе; один дом примыкал к улице Сент-Антуан, а другой — к улице Руа-де-Сисиль.

Совсем по-другому повели себя обитатели третьего: это был тот самый дом, который находился под охраной швейцара-немца, а немец был не из сговорчивых. Казалось, что в эту ночь Парижу было предназначено судьбой явить миру два образца верных слуг.

Напрасно герцог Гиз грозил немцу на самом чистом немецком языке, напрасно герцог Анжуйский предлагал кошелек, набитый золотыми, напрасно Карл решился объявить себя начальником патруля — честный немец не обращал внимания ни на угрозы, ни на золото, ни на приказ. Увидав, что непрошеные гости от него не отстают, даже наоборот — становятся еще назойливее, он просунул сквозь прутья железной решетки дуло уже знакомой нам аркебузы, что вызвало лишь смех у трех пришельцев (Генрих Наваррский стоял в стороне, как будто все это его нисколько не касалось); а смех вызывало то обстоятельство, что дуло, засунутое между прутьями решетки, нельзя было повернуть ни в ту, ни в другую сторону, и оно представляло опасность только для человека, который сам встал бы прямо против него, то есть только для слепого.

Убедившись, что привратника нельзя ни подкупить, ни уговорить, ни запугать, герцог Гиз сделал вид, что уходит вместе со своими спутниками; но это отступление было недолгим. На углу улицы Сент-Антуан герцог нашел то, что ему было нужно: камень, вроде тех, какими действовали тысячелетия назад Аякс Теламонид и Диомед; герцог взвалил его себе на плечо и, знаком пригласив спутников идти за ним, вернулся к дому. Как раз в эту минуту привратник, увидав, что те, кого он принимал за злоумышленников, ушли, стал запирать калитку, но не успел еще задвинуть засовы. Герцог Гиз воспользовался этим и, как живая катапульта, метнул камень. Замок вылетел вместе с куском стены, в которую был вделан, и дверь распахнулась, опрокинув немца; но, падая, он закричал изо всей мочи, чтобы поднять тревогу в гарнизоне, который подвергался большой опасности оказаться застигнутым врасплох.

В это самое время Ла Моль и Маргарита занимались переводом одной из идиллий Феокрита, а Коконнас, уверяя, что он тоже древний грек, приналег на сиракузское вино — конечно, вместе с Анриеттой. И разговор научный, и разговор вакхический были прерваны неожиданным вторжением.

Коконнас и Ла Моль сейчас же потушили свечи, открыли окна, выбежали на балкон, увидали в темноте четверых мужчин, стали угрожающе стучать шпагами, не достававшими до неприятеля, а только ударявшими плашмя по стене дома, и забросали пришельцев всем, что попадало под руку. Карлу, самому ожесточенному из осаждавших, угодил в плечо серебряный кувшин, на герцога Анжуйского свалился таз с апельсиновым компотом, в герцога Гиза попал кабаний окорок.

Один Генрих Наваррский остался невредим. Он шепотом расспрашивал привратника, которого герцог Гиз привязал к воротам; но немец на все вопросы твердил неизменное «Ich verstehe nicht».

Женщины подзадоривали мужчин и подавали им метательные снаряды, которые градом сыпались на осаждавших.

— Смерть дьяволу! — вскричал Карл, когда упавший на голову табурет надвинул ему шляпу на нос. — Сейчас же отоприте дверь, или я велю перевешать всех, кто там, наверху!

— Брат! — шепотом сказала Маргарита Ла Молю.

— Король! — передал Ла Моль Анриетте.

— Король! Король! — шепнула Анриетта Коконнасу, в то время как пьемонтец подтаскивал к окну сундук, чтобы прикончить герцога Гиза, с которым все время имел дело, не узнавая его. — Король, говорят вам!

Коконнас бросил сундук.

— Король? — удивленно переспросил он.

— Да, король.

— Тогда играем отступление.

— Э-э! Маргарита и Ла Моль уже бежали. Идем!

— Куда?

— Идем, раз я говорю!

И Анриетта, схватив Коконнаса за руку, увела его через потайную дверь, выходившую в соседний двор; все четверо, заперев за собой дверь, убежали другим ходом в переулок Тизон.

— Ага! Кажется, гарнизон сдается! — сказал Карл.

Осаждавшие подождали несколько минут, но в доме не слышалось ни звука.

— Они придумали какую-то ловушку, — сказал герцог Гиз.

— Вернее, они узнали голос брата и удрали, — сказал герцог Анжуйский.

— Им все равно пришлось бы пройти здесь, — возразил Карл.

— Да, — заметил герцог Анжуйский, — если в доме нет второго выхода.

— Кузен, — обратился король к герцогу Гизу, — возьмите опять камень и сделайте с другой дверью то же, что сделали с первой.

Герцог Гиз, определив, что вторая дверь слабее первой, решил, что не стоит прибегать к подобным средствам, и вышиб ее ногой.

— Огня! Огня! — крикнул король.

Подбежали слуги. Факелы были погашены, но у лакеев имелось все, чтоб их разжечь, и пламя вспыхнуло. Один факел Карл взял сам, а другой передал герцогу Анжуйскому. Впереди пошел герцог Гиз со шпагою в руке. Генрих Наваррский замыкал шествие. Все поднялись во второй этаж.

В столовой был собран ужин, или, вернее, он был «разобран», так как метательными снарядами служили главным образом поданные к столу кушанья. Канделябры опрокинуты, мебель перевернута, и вся посуда, за исключением серебряной, разбита вдребезги.