Королева Марго
Шрифт:
Маргарита, увидев кровь и чувствуя содрогания прижавшегося к ней человека, бросилась вместе с ним в проход между кроватью и стеной. И вовремя; Ла Моль совершенно изнемог, он был не в состоянии сделать шага — ни для того, чтобы бежать, ни для того, чтобы защищаться. Он склонил голову на плечо молодой женщины, судорожно раздирая пальцами тонкий вышитый батист, облекавший, точно прозрачным газом, тело Маргариты.
— Мадам! Спасите! — пролепетал он замирающим голосом.
Больше он уже ничего не мог сказать. Взор его затуманился, будто подернутый
Коконнас, возбужденный криками, опьяненный запахом крови, ожесточенный горячей долгой травлей, протянул руку к королевскому алькову. Одно мгновение — и он пронзил бы сердце Ла Моля, а может быть, и сердце королевы.
При виде обнаженного клинка и еще больше — при виде этой невероятной наглости дочь французских королей выпрямилась во весь свой рост и вскрикнула, но в этом страшном крике было столько негодования и яростного гнева, что пьемонтец застыл на месте под властью ему неведомого чувства. Конечно, если б эта сцена продолжалась в составе тех же действующих лиц, то и его чувство растаяло бы так же быстро, как снег в апреле под лучами солнца.
Но дверь, скрытая в стене, вдруг распахнулась, и в комнату вбежал юноша лет семнадцати, бледный, с растрепанными волосами, одетый в черное.
— Сестра, не бойся, не бойся! Я здесь! Я здесь! — крикнул он.
— Франсуа! Франсуа! На помощь! — закричала Маргарита.
— Герцог Алансонский! — прошептал Ла Юрьер, опуская аркебузу.
— Дьявольщина! Брат короля! — пробурчал Коконнас, отступая.
Герцог Алансонский огляделся.
Маргарита с распущенными волосами, еще более красивая, чем обычно, стояла, прислонясь к стене, одна среди мужчин, в глазах которых светилась ярость, по лбу струился пот, а губы покрывала пена.
— Мерзавцы! — крикнул герцог.
— Спасите меня, брат! — проговорила Маргарита, теряя силы. — Они хотят меня убить.
Бледное лицо герцога вспыхнуло. С ним не было оружия, но, полагаясь на свое звание, он, судорожно сжав кулаки, стал наступать на Коконнаса и его товарищей, а они в страхе отступали перед его сверкавшими, как молнии, глазами.
— Может быть, вы убьете и брата короля? Ну-ка!
Они продолжали отступать.
— Эй, капитан моей охраны! — крикнул он. — Сюда! И перевешайте всех этих разбойников!
Испуганный гораздо больше видом этого безоружного юноши, чем целым отрядом рейтаров или ландскнехтов, Коконнас уже допятился до двери. Ла Юрьер с быстротой оленя умчался вниз по лестнице, а солдаты теснились и толкались в вестибюле, так как размеры двери не соответствовали их страстному желанию покинуть поскорее стены Лувра.
Маргарита инстинктивно набросила на молодого человека, лежавшего без чувств, свое камчатное одеяло и отошла прочь.
Когда последний убийца исчез за дверью, герцог Алансонский обернулся и, увидав, что вся одежда Маргариты в кровавых пятнах, воскликнул:
— Сестра, ты ранена?
Он
— Нет, не думаю, — ответила сестра, — а если и ранена, то легко.
— Но на тебе кровь, — говорил герцог, ощупывая дрожащими руками Маргариту, — откуда же она?
— Не знаю. Один из этих негодяев схватил меня — возможно, он был ранен.
— Схватить мою сестру! — воскликнул герцог. — О, если бы ты указала мне его, если бы ты сказала мне, какой он из себя, — лишь бы мне его найти!
— Тсс! — произнесла Маргарита.
— Почему? — спросил Франсуа.
— А потому, что если вас увидят в этой комнате и в такой час…
— Разве брат не может зайти к своей сестре?
Королева взглянула на герцога Алансонского таким твердым и грозным взглядом, что юноша отступил на несколько шагов.
— Да-да, Маргарита, ты права, лучше я пойду к себе. Но тебе нельзя оставаться одной в такую ночь. Хочешь, я позову Жийону?
— Нет, нет, не надо никого; ступай, Франсуа, ступай тем же путем, каким пришел.
Юный принц вышел. Едва за ним успела закрыться дверь, как в проходе за кроватью раздался вздох; Маргарита кинулась к потайной двери, заперла ее на засов, затем подбежала к входной двери и заперла ее в ту самую минуту, когда по другому концу коридора несся, как ураган, большой отряд стрелков, преследуя гугенотов, живших в Лувре.
Королева внимательно огляделась и, убедившись, что она действительно одна, вернулась к проходу за своей кроватью, положила на место камчатное одеяло, скрывшее Ла Моля от глаз герцога Алансонского, с трудом вытащила бессильное тело на середину комнаты; заметив, что бедняга еще дышит, она присела на пол, положила голову молодого человека себе на колени и плеснула ему водой в лицо, чтобы привести в чувство.
Вода смыла с раненого пыль, пороховую копоть и кровь, и Маргарита узнала в нем того красивого дворянина, который, полный жизни и надежд, три или четыре часа назад явился к ней просить ее посредничества перед королем Наваррским и расстался с ней, ослепленный ее красотой, да и на нее произвел большое впечатление.
Маргарита вскрикнула от страха за него, чувствуя к нему теперь не только сострадание, но и участие; для нее он стал не просто каким-то случайным человеком, а даже больше, чем просто знакомым. Под ее заботливой рукой очистилось красивое, но бледное, истомленное страданием лицо Ла Моля.
Маргарита, замирая от страха, почти такая же бледная, как он, приложила руку к его сердцу — оно еще билось; тогда она протянула руку к стоявшему рядом столику, взяла флакончик с нюхательной солью и дала ее понюхать Ла Молю.
Ла Моль открыл глаза.
— О Господи! — прошептал он. — Где я?
— Вы спасены! Успокойтесь! — ответила Маргарита.
Ла Моль с трудом перевел глаза на королеву и, устремив на нее восхищенный взгляд, чуть слышно произнес:
— Какая вы красавица!