Королева пустыни
Шрифт:
Т. Э. Лоуренс был сам себе закон, что случается нечасто, и постоянной досадой для военных. Блестящий и самодостаточный, он вел себя одновременно и приветливо, и вызывающе – точно такой, каким его впервые увидела Гертруда в Каркемише, и тогда он ей понравился. Его привычка усмехаться про себя будто одному ему известной шутке все так же смущала окружающих, но Гертруда, или «Герти», как он ее называл, смущалась редко. Его собственные долгие странствия сосредоточились вокруг замков крестоносцев Сирии и северной Месопотамии. У него была привычка вне службы носить вышитые жилеты и плащи или одеваться в арабскую одежду, но по-арабски Лоуренс и близко не говорил так хорошо, как она. Лишенный ее богатства, а потому и того статуса среди шейхов пустыни, он не был принят ими как равный. Лоуренс к моменту приезда Гертруды уже прослужил в бюро несколько месяцев, собирая «клочки информации» и снисходительно относясь к составлению карт. Как он признал в одном письме, посвященном
Таковы были люди, с которыми теперь работала Гертруда. За первым же обедом с участием Хогарта и Лоуренса она ознакомилась с вопросом, который сейчас раскалывал общество британских сотрудников в Каире: не может ли восстание арабов – возможно, поддерживаемое Англией – добиться того, чего не сумело сделать трехтысячное войско в Дарданеллах? И военные, и старомодные колониалисты были твердо уверены, что все, что в принципе могло быть сделано, уже сделали. По их мнению, воины племен – удостоенные в офицерских собраниях общего названия «халаты» – не способны на дисциплинированную современную войну. На этот аргумент бюро язвительно отвечало, что «дисциплинированная современная война» провалилась уже на трех фронтах.
Год 1914-й стал первым годом, когда проявились определенные признаки арабского восстания, сперва в поведении сообразительного хашимитского шерифа Мекки, святейшего из городов Хиджаза – региона, протянувшегося вдоль восточного берега Красного моря. Титул «шериф» подразумевал потомка Мухаммада от его дочери Фатимы. Нынешний шериф, семидесятилетний Хусейн, был «почетным» пленником в Константинополе в течение восемнадцати лет, до свержения старой султанской бюрократии в 1908 году, после чего новое правительство, известное под именем младотурок, опрометчиво отправило его в Мекку эмиром, как самого старшего из шерифов. Двое из его сыновей, образованные и опытные Абдулла и Фейсал, оставались в Константинополе и держали его в курсе политических событий до 1914 года, когда порвали с турками и двинулись в Мекку. Разразившаяся война изолировала Хиджаз. Паломничество прекратилось, и поставки продовольствия в этот засушливый регион стали зависеть от доброй воли турок и их жизненно важной железной дороги. В случае восстания ключевую роль играли бы британские суда с продовольствием.
Накануне мировой войны Абдулла как посланник своего отца нанес неожиданный визит восточному секретарю. Сэр Рональд Сторрс в тот момент исполнял обязанности генерального консула в Каире. Макиавеллист Абдулла, любитель доисламской поэзии и мастер шутливых игр, стал рассказывать древние легенды и читать «Семь од и плачей». Восхищенно слушающий Сторрс был тронут и поражен глубиной и количеством стихов, которые держал в памяти Абдулла, и впечатление оказалось настолько сильным, что он уже задумался, не совершает ли ошибку, но тут пробудился от мечты из-за диссонансного слова «пулеметы». Абдулла, перешедший наконец к цели своего визита, хотел знать, поставит ли британская армия пулеметы для «защиты» от нападения турок, если отец Абдуллы бросит им вызов.
Вопрос был передан наверх, тогдашнему британскому резиденту лорду Китченеру. Имея в перспективе вступление в войну османской Турции, он начал переписку Абдуллой, которая, когда Китченер вернулся в Лондон с военным министром, продолжалась его преемником Макмагоном. Китченер спрашивал, будут ли Абдулла «и его отец и арабы Хиджаза с нами или против нас». В следующих телеграммах он обещал британскую защиту в обмен на помощь «арабской нации». Он также намекал: «Может быть, араб истинного рода возглавит халифат Мекки и Медины» – и продолжал говорить о «хороших вестях о свободе арабов и восходе солнца над Аравией».
Намеки Китченера сменились такими же хитрыми и туманными фразами Макмагона. С тщательным соблюдением тайны передаваемые эмиру Хусейну в рукоятях кинжалов и подошвах туфель письма продолжали прощупывать вероятность и возможные направления арабского восстания против турок. Ничего определенного обещано не было, но тем не менее Хусейн ухватился за идею, что может стать правителем арабской нации.
«Арабский вопрос», как его назвали, касался Гертруды в особенности в том, что ее начальная работа состояла в изучении тонкостей арабской политики и персоналий Хиджаза от Иерусалима и до Мекки на юге, где, как надеялись, должно было начаться восстание. Ей предстояло изложить всю информацию о племенах и заполнить все пробелы, определить племена и их союзы и вражду – что она всегда оживляла увлекательными набросками характеров многих известных ей шейхов. В то же время она должна была составлять карты пустынных дорог, возможных проходов через горы и безводные пространства, указывать транспортные возможности и природные ресурсы, равно как и положение и влияние различных расовых и религиозных групп и меньшинств. «Мое знание о племенах начинает оформляться… мне нравится этим заниматься… и едва могу оторваться от этой работы», – писала она.
Вторая часть работы Гертруды касалась Месопотамии, которая с началом войны приобрела первостепенную важность. Со времен самой ранней цивилизации этот регион, заключенный в естественных пределах между Евфратом и Тигром, был плодородным обрамлением с востока пустынь северной Аравии и являлся путем к Индийскому океану через Персидский залив на юго-востоке. Месопотамская кампания, начавшаяся в 1914 году, своим истоком имела принятое в 1911 году решение первого морского лорд-адмирала Джона «Джеки» Фишера и первого лорда Адмиралтейства мистера Уинстона Черчилля придать британскому флоту быстроходность, переведя его корабли с угля на нефть. И приоритетом стало нахождение надежного источника сырой нефти, принадлежащего Британии.
Двумя самыми большими поставщиками нефти до 1908 года были Америка и Россия, но добыча в Азербайджане стала падать и к тому же не находилась под британским контролем. А в том году «Берма ойл» удачно пробурила скважину в горах Загрос, на границе Месопотамии и Персии. Компания снабжала нефтяным топливом новую Англо-персидскую нефтяную компанию (АПОК) по трубопроводу длиной 138 миль в Абадан, качая нефть на новый нефтеперегонный завод на восточном берегу Шатт-эль-Араб, большого водного пути у южного конца Месопотамии, несущего воды Тигра и Евфрата в Персидский залив. Британское правительство предоставило 2,2 миллиона фунтов стерлингов и получило 51 процент акций АПОК вместе с двадцатилетним контрактом на снабжение военно-морского флота.
Так что ключевые соображения, почему Британия должна воевать с турками в Месопотамии, заключались в том, чтобы оттянуть поставки зерна из долины Евфрата и не дать туркам использовать железную дорогу Багдад – Басра для переброски и снабжения войск на театре военных действий.
Пока египетская армия бездействовала, штаб-офицеры играли в сквош в Каире, младшие вели обреченные кампании против турок на Синае, а британское правительство завязло в Европе, Уайтхолл решил послать команды в Индию, чтобы защитить британские интересы на Ближнем Востоке. Индия, предвидя проявления враждебности турок, уже выслала к Персидскому заливу Пунскую бригаду, которая впоследствии заняла Фао, турецкий форт, и телеграфную станцию возле устья реки Басра, отогнав противника за Тигр. Вскоре два дивизиона индийской армии продвинулись еще глубже в Месопотамию под командованием генерала Никсона и наконец взяли Насирию.
Британское правительство в Индии имело свои причины отстраняться от Вестминстера. В мемуарах «Мои индийские годы» тогдашний вице-король лорд Хардинг пишет о своем убеждении, что судьба войны решалась во Фландрии, и Лондону следовало сосредоточить там свои усилия и добиться решающей победы. Он описывает постоянные требования правительства метрополии к правительству Индии на присылку войск, военных материалов и запасов во Францию, Восточную Африку, в Дарданеллы, Салоники и куда-то еще. Перечисляя усилия, предпринятые в Индии для удовлетворения растущих требований военного министерства, лорд Хардинг приводит данные о наборе трехсоттысячного войска и поставке 70 миллионов патронов к стрелковому оружию, 60 тысяч винтовок, 550 пушек и еще палаток, сапог, одежды и лошадиной сбруи. Когда война дошла до Месопотамии, Индия была, по его словам, «обескровлена добела» и вряд ли могла дать еще что-то. Намек на возможность арабского восстания вызвал у Хардинга головную боль. Это было совершенно невозможно, а если бы и получилось, то отозвалось бы в Индии хаосом. Вице-король никогда не поддерживал амбиции суннитского шерифа Мекки – со всеми проблемами, которые его дальнейшее возвышение вызвало бы в отношениях с шиитскими шейхами и эмиратами Персидского залива, поддерживаемыми Индией. В Индии под властью вице-короля находилась самая большая группа мусульман в мире, и требования, выдвигаемые военным министерством, и без того вызывали заметные трудности. Турецкая армия являлась почти полностью мусульманской – турки и арабы набирали солдат из пустыни. Посылать индийские войска, где было много мусульман, драться с турками в Месопотамии означало, что британцы будут стравливать мусульманских солдат с мусульманскими солдатами. Дело это осложнялось лояльностью индийских мусульман по отношению к традиционному правителю османской Турции, калифу. Лорду Хардингу сложно было понять, зачем Британии усугублять межмусульманские противоречия, поддерживая арабское восстание против турецкого мусульманского режима. Самые заметные панисламистские институты Индии – Худдам-и-Каабах и Центральный комитет всех мусульман Индии – были настроены протурецки. На северо-западной границе арабское восстание также вызвало бы общее неодобрение. В настоящий момент, как указывали британские шифровки из Симлы в Лондон, удалось установить неустойчивый мир и тишину по этим горячим точкам гражданских волнений и религиозных лихорадок. Министерство по делам колоний согласилось с вице-королем, что арабское восстание не станет полезным; Лондон и Дели были убеждены, что в любом случае оно не материализуется, а если даже и возникнет, то обречено на поражение.