Королева Шотландии в плену
Шрифт:
Он печально посмотрел на нее. Он чувствовал, что поступает неправильно, обманывая ее, но все еще не находил мужества сказать, что на самом деле прощается с ней.
Глава 16
Еще раз Татбери
Кортеж медленно продвигался по труднопроходимым дорогам. Вряд ли они до наступления ночи доберутся до места, но никто и не рвался к замку Татбери.
Сетон, ехавшая верхом рядом со своей госпожой, заметила некоторую настороженность на ее лице. Марию всегда возбуждала перспектива перемещений. Неужели она все еще мечтает,
Сетон болезненно пошевелилась в седле. Она еще больше, чем ее госпожа, страдала от ревматизма. Но разве можно не стать немощным, живя долгие годы в замках, продуваемых сквозняками, и не имея возможности достаточно бывать на свежем воздухе? Наверное, им следует благодарить Бога, что у них осталось хоть немного здоровья.
Последние месяцы были нелегкими, и в отчаянии Мария послала Жака Нау в Лондон умолять Елизавету дать ей свободу. Семена скандала, посеянного, как была уверена Сетон, жаждущей мести Бесс Хардвик, дали корни не только здесь, но и во Франции, и в Испании. Мария попыталась оправдать себя. Она написала Елизавете, что никто не может чувствовать себя в безопасности от злобного языка Бесс, и намекнула на скандальные истории, которые графиня нашептывала ей насчет королевы Англии. Сделав это, она тотчас пожалела о своем поступке. Однако Елизавета мудро решила не обращать внимания ни на намеки Марии, ни на сплетни Бесс.
Мария спрашивала себя: придет ли когда-нибудь конец страданиям, которые ей приходилось выносить? А теперь, когда на месте Шрусбери оказались новые тюремщики, она понимала, насколько привольно ей жилось под опекой графа.
Сетон не могла не высказать некоторого удовлетворения при виде того, что сэр Ральф Садлер сам пострадал от суровых условий жизни в Уингфилде и Шеффилде. Через несколько месяцев он стал почти калекой от ревматизма и не мог дождаться, когда его освободят от обязанностей тюремщика.
— Бедный сэр Ральф, — шепнула Сетон королеве, — по крайней мере, он страдает от болей так же, как и мы.
Мария обернулась, чтобы посмотреть на подругу, и вдруг отчетливо заметила, каким изможденным было ее лицо… изнуренное болью, тревогами и крушениями надежд. «Бедная Сетон, — подумала Мария. — Когда я смотрю на нее, мне кажется, что я гляжусь в зеркало. Мои боли и тревоги наложили печать на ее лицо, как и на мое. Если бы только она смогла тогда выйти замуж за Эндрю; если бы она смогла стать матерью здоровых детей… Но какой смысл забавляться подобными мыслями? Мы женщины, которым не повезло в любви; кажется, мы обречены до конца своих дней оставаться узницами». Эта последняя мысль ужаснула королеву. «Так может быть со мной. Но этого не должно быть для Сетон», — решила она.
— Сетон, я с содроганием думаю о Татбери, — сказала Мария. — Из всех моих тюрем эта — самая худшая.
— Будет получше, когда настанет весна.
— Но тогда запахи станут сильнее… — пробормотала королева. Она почти со злобой повернулась к Сетон.
— Я должна терпеть эту жизнь, Сетон. Но почему это должна делать ты?
Сетон вздохнула.
— Потому что, как я уже говорила вам и раньше, мое место рядом с вами.
— Нет, Сетон. Ты должна уехать, пока еще есть время.
— И покинуть вас!
— Я никогда не терпела тех, кто переносил ненужные страдания.
— Я страдала бы только, если бы меня оторвали от вас.
— Посмотри на свои руки. Твои суставы распухли от ревматизма. Неужели ты думаешь, что я не вижу, как больно тебе ходить? Ты чувствуешь себя хуже, чем я, Сетон. Почему бы тебе не поехать во Францию?
— Ах, если бы мы могли поехать вдвоем…
— Давай побалуем себя, Сетон. Давай помечтаем об этом.
Они замолчали, думая о тех далеких временах, когда они весело мчались верхом на охоту, когда они были молодыми, а дни казались таким беззаботными.
— Нет причины, почему бы тебе не поехать, Сетон, — шептала королева — Я могла бы устроить, чтобы ты поехала в монастырь к моей тетушке Рене. Она с удовольствием примет тебя, зная, что ты — моя лучшая подруга Дорогая Сетон, поезжай, пока ты еще можешь ходить.
Сетон покачала головой.
— Какая ты упрямая, — вздохнула Мария. — Настанет день, когда мне придется ухаживать за тобой. Ты страдаешь больше, чем я.
— Не просите меня покинуть вас, — умоляла Сетон. — Пока я смогу ходить, я хочу служить вам.
Некоторое время они молчали; затем Мария сказала:
— Я знала, Жак Нау добьется чего-нибудь хорошего при дворе Елизаветы.
Сетон кивнула:
— Ей нравятся все красивые мужчины.
— А Жак очень красив. Я не могла бы выбрать лучшего адвоката.
— Мы должна быть признательны, что он убедил королеву в том, что вы невиновны в скандале со Шрусбери.
Мария засмеялась.
— Это все казалось очень нелепым, не так ли? И все-таки многие были готовы поверить в это. Но теперь благодаря хорошей работе моего француза Жака графиню и ее сыновей заставили поклясться, что меня оклеветали.
Сетон кивнула, но она была настроена менее благодушно, чем королева. Она считала, что устроенный когда-то скандал запомнится навсегда.
— Кажется, — сказала Мария, — мы подъезжаем к дому. Что это?
Сетон посмотрела вперед на дом с двускатной крышей. — Это Бабингтон Холл, ваше величество. Надеюсь, мы переночуем здесь.
— Бабингтон… название кажется знакомым.
— Вполне вероятно. Ваше величество, вспомните Энтони.
— Энтони Бабингтон… ну, да. Это тот честный и красивый молодой человек, который приходил ко мне в Шеффилде и был готов служить мне.
— Католик-дворянин, — прошептала Сетон, — и вы правы, ваше величество, он действительно красив.
— Очаровательная личность, — ответила королева, и кортеж подъехал к Бабингтон Холлу.
Сэр Ральф Садлер не позволял Марии забывать, что она — узница. Он немедленно выставил охрану вокруг дома и, созвав видных жителей городка, сказал им, что королева Елизавета не обрадуется, если они допустят, чтобы ее узница сбежала, находясь в их округе. Поэтому горожане выставили собственные посты на близлежащих улицах и вокруг дома.