Королева в раковине
Шрифт:
— Я не хочу иметь никаких дел с мужчинами. Я хочу быть одна и жить одна, — сухо сказала Наоми и начала расспрашивать о положении в Германии, откуда он только что прибыл.
К сожалению, Реувен ничего не знал о Лотшин, кроме того, что видел ее в еврейском общинном центре.
Реувен исчез из кибуца. Он приехал в страну с водительским удостоверением, и тут же был мобилизован, как шофер в западную пустыню.
Она же погружена в свои беды. Мнение большинства подобно ножу, затачиваемому на точильном станке, с намерением все более урезать ее личность. Честь ее растоптана. Она затаилась в молчании. Никто не знает,
Что с ней случилось? Головокружения, тошнота, рвоты. Маленькие груди увеличились. Она лежит на белой клеенке, сложив пальцы на животе. Равнодушная холодная рука в резиновой перчатка вторгается ей между ног.
— Ты беременна.
Кровь стучит в ее висках. Комната кружится вокруг нее. Не может быть. Кибуцник, учившийся медицине, известный всем, как специалист по вопросам беременности, явно ошибается.
— У тебя есть друг? — взгляд его упирается в ее гладкий живот.
— Нет.
Ладони ее касаются живота, взгляд опустошен, словно душа и тело отделяются друг от друга.
— Ты в начале четвертого месяца. Обратись к гинекологу в Афуле.
Не волк и не лиса или шакал. Также не пес и не кот не ранили ее в дикой стране Израиля. Почтенный член кибуца грубо попрал ее честь. Она виновата. Общество право. Она родилась не приспособленной к обществу. Судьба ее — быть беспутной из-за своей отчужденности.
— Наоми беременна, — как огонь в сухом хворосте, разнеслась весть из клиники.
Лаука, известная сплетница, носится между членами кибуца с этим потрясающим сообщением. Потрясение и скандал. В столовой, во дворе, в секретариате, по всем углам только охают и ахают о позоре. Медсестра Брурия в полной прострации. Это же надо, какой позор нанесла эта девица кибуцу Мишмар Аэмек. Брурия громогласно заявила, что эта девица — проститутка. Кибуц охвачен волнением. Все только и обсуждают оскорбление, которое она нанесла Шаику.
— Почему ты мне это сделал, — в отчаянии она пришла к нему комнату.
— Много времени у меня не было женщины. Я не мог себя сдержать.
— Ты разрушил мою жизнь.
— Я женюсь на тебе. Будет у тебя муж с положением.
— Я никогда не выйду за тебя замуж.
В кибуце кипят страсти. Мишмар Аэмек — жемчужина кибуцного движения, и вот, доброе имя его опозорено этой девицей восемнадцати лет с душой маленького ребенка. Адское дело! Аборт запрещен законом. К тому же, четвертый месяц беременности. Ни один гинеколог не рискнет.
У нее и тела нет. Она бьет себя кулаками по животу, хочет избавиться от чужеродного существа в ней. Но живот ее растет. Маленькие груди увеличиваются. Она чужда миру и мир чужд ей. Страна Израиля бросила ее на произвол судьбы.
Она с трудом передвигается. Сухие губы приоткрыты. Она — на обочине жизни, на обочине общества. Прячется по углам со своей бедой. Душевные пытки не дают ей ни минуты покоя. Одна у нее просьба, чтобы ангел смерти прибрал ее. Молчать, только молчать! Она брошена всеми. Нет у нее семьи, дом ее в Германии.
Одетые в ханжеские тоги идеологи, готовые лгать во имя коллектива, преследуют ее с утра до вечера. Жертва становится виновной, а преследователь — жертвой. На собственной шкуре она учится, что ей необходимо остерегаться коллектива. Аристократия ивритского ишува весьма претенциозна. Члены кибуца Мишмар Аэмек — жестокие и лицемерные фанатики. И такое общество претендует на исправление мира? Коллектив лжет вольно или невольно. Коллектив ополчился на нее. И эти люди присвоили себе право диктовать правила грядущему миру?
Новость мгновенно распространилась: руководитель бюро по репатриации молодежи, искушенный политик, Генриетта Сольд считает своим долгом спасти честь двух образцовых сионистских проектов — кибуца Мишмар Аэмек — жемчужины ивритского анклава, и отдела молодежной репатриации. В секретариате кибуца собираются важные лица кибуцного движения для разбора и окончательного разрешения возникшей проблемы. Секретарь кибуца, инструкторы из кожи вон лезут, свидетельствуя о пылающих глазах девушки. Она стоит посреди секретариата как жалкая использованная вещь. В глазах у всех одно выражение: она согрешила. Генриетта Сольд сидит со своей секретаршей. Тут же — представители кибуца — руководитель отдела образования и воспитания Милек, Шаик.
— Как это может быть, что ты не чувствовала его приближения, а затем, того, что он к тебе прикоснулся?! — уважаемая госпожа сомневается в свидетельстве девушки.
Шаик разражается неожиданно длинной речью. Он был соблазнен этой развращенной девицей. На сеновале она разорвала свои штаны, охваченная страстью к нему. Он проснулся, не понимая, что происходит.
— Она прикоснулась к моему члену. Не хотелось мне ее устыдить. Тем более что меня тянуло к этой девушке.
— Как человеку намного старше ее, ответственнее ее, тебе следовало проявить сдержанность, — столь же сдержанным негромким голосом сказала уважаемая госпожа.
— Он меня изнасиловал! — беззвучно кричала девушка, опустив голову.
— Это вовсе не было так, — разлепила она ссохшиеся губы. Но из страха и уважения к госпоже Сольд, обступила ее стена молчания.
Генриетта Сольд выпрямилась во весь свой невысокий рост, и произнесла строгим голосом:
— Как ты смеешь обвинять такого уважаемого человека, как Шаик. Такой уважаемый человек не будет насиловать женщину.
Вывод напрашивается сам собой: девушка привела к этому печальному результату. Уважаемая госпожа сказала еще более строго и непререкаемо:
— Если бы ты не поддержала его притязания, ничего бы не случилось!
Зубы Наоми сжаты. Родилась она странной девочкой, чуждой всем окружающим людям. Молчание ее истолковывается, как признание вины.
— Но это не было так.
Дух ее сломлен.
— Не может быть, что здесь не было взаимного влечения, — говорит уважаемая госпожа голосом проповедницы, — это не было изнасилованием. Естественная реакция на изнасилование — крик о помощи.
— Ты могла кричать, — поддерживает госпожу Милек Гольдштейн, — могла бы защищаться! Ты ведь была окружена товарищами. Если бы ты не хотела этого, оно бы и не случилось.