Королева в раковине
Шрифт:
— Ты хотела этого, — общий вывод людей сидящих в комнате секретариата.
— Кто тебе мешал защищаться? — заключает уважаемая госпожа.
— Я женюсь на ней, и мы создадим дом для ребенка, — раздается голос Шаика. Как сын родителей-хасидов в прошлом, а ныне — ярый противник религиозных актов, он готов дать имя ребенку в юридически признанном бюро гражданских браков в Хайфе.
— Видишь, несмотря на то, что ты ему сделала, он готов на тебе жениться, — уважаемую госпожу пленил рыцарский жест Шаика.
— Не выйду за него замуж, — закричала Наоми.
— Нет у тебя выхода, — заключила уважаемая госпожа.
Силой ее не заставят выйти за Шаика замуж, — твердо решила она в душе, стоя посреди секретариата, где все облегченно вздохнули.
Наоми
Наоми хочет выкричать свою боль: я не поняла, что со мной случилось. Потеряла сознание. Не знала, что он со мной делает. Я не хочу этой беременности. Но горький крик так и не вырывается из ее груди. Вся камарилья кудахчет вокруг нее:
— Ты должна гордиться тем, что он готов быть с тобой.
— Ты должна радоваться.
— У Шаика — статус.
— Тебе повезло.
Ощущение общей разрядки коллектива от тяжкого позорного пятна на всех, как очищение атмосферы после грозы. Все обращены к ней с общим выражением лиц: с тобой случилось чудо. Доброе имя кибуца Мишмар Аэмек спасено. Эта дерзкая девушка стоит посреди охватившей всех праздничной суматохи, призванной увековечить успешный визит Генриетты Сольд и ее свиты. К этому следует прибавить успех членов кибуца, выпускников молодежной группы и новой пары. Все скопом улыбаются в объектив фотоаппарата.
Генриета Сольд уехала в Иерусалим. Сладостные улыбки и медоречивые слова женщин кибуца мгновенно исчезли, как и широта сердца будущего супруга. Он также исчез, словно и не существовал. Его отречение от нее ставит ее в положение проститутки. Она одинока со своей бедой. Редкие из людей, окружающих Наоми, поддерживают ее. Моше Фурманский, первопроходец, который гостил в ее доме, в Германии и был радушно принят ее дедом, обвиняет Шаика в том, что он по собственной вине впутался в неприятное, позорящее его, дело. Эмма Талми, обладающая особым статусом в кибуце, воспитательница, получившая ивритское образование в Польше и в совершенстве владеющая ивритом, не терпит Шаика за его диктаторское отношение к тем, кто придерживается иного, чем он мнения. Видя несчастье девушки, она старается ее поддержать. Эзра Зоар, друг Наоми со времен молодежного движения, открыто говорит ей, что верит каждому ее слову. Но выводы уважаемой госпожи Сольд беспрекословно приняты коллективом. Все против Наоми! Она беспомощна, ибо на ней уже клеймо странности. Чувства неполноценности и самообвинения искажают ее образ.
Такова сила коллектива, такова сила узаконенной коллективом лжи. Наоми ощущает на собственной шкуре, что «есть такое мнение» в кибуце и это есть истина в последней инстанции.
Она виновата. Дикость, словесное насилие больно и немилосердно бьет по ее человеческому достоинству. Коллективный зверь дышит ей в затылок, лишает возможности дышать, обдает липким потом. Насильственная рука затыкает ей рот. Хищные лапы разрывают на ней одежду. Голова вдавлена в колючую, секущую кожу, солому. Зубы впились ей в грудь. Он совершил то, что совершил, и скатился в край сеновала. А она потеряла сознание от боли. Катастрофа на сеновале парализовала ее душу и всякое желание жить. Забыть, забыть, не вспоминать! Кошмары преследуют ее. Все взгляды враждебны. Она — легкая добыча. Лишена локтей, чтобы отбиваться, лишена стойкости.
Что сделали с ней Генриетта Сольд, Милек Гольдштейн и все эти обвинители! Женщины ее клеймят. Блудливые взгляды мужчин упираются ей в живот. Кибуц благодарен благородству уважаемого члена их коллектива, во имя которого он женится на этой распутнице гражданским браком. Она, истинная жертва, пытается себя убедить, что сама привела к собственному изнасилованию. Руководители кибуца и госпожа Сольд правы. Почему он набросился на меня, а не на другую девушку?
Коллектив убежден, что я виновата, значит, так оно и есть, думает она и, прячась в кустарнике, заливается слезами. Рвота душит ее.
Все рушащиеся на нее беды искривляют ее душу. Что-то с ней не в порядке. Товарищи живут во имя коллектива, превращают пустыню в цветущие поселения, принимают деятельное участие в защите анклава. И лишь она ходит по тропинкам кибуца, отчужденная от самой себя. Смотрит в небо, и глаза ее лишены выражения, лицо, как холодный камень.
Лотшин возникает в ее видениях, и уста ее говорят: Бертель, оставь Палестину. Мы встретимся в Англии или в другой нейтральной стране. Уедем в Аргентину. Ильзе там зарабатывает шитьем, муж ее преуспевает, у него фабрика по производству лекарств в Буэнос-Айресе. Гейнц будет твоей защитой. Она безмолвно отвечает их слабым голосам: «Нельзя покидать страну Израиля. Частичка жизни будет вложена в чудо возрождения еврейской страны».
Она отвержена. Есть женщины в кибуце, которые считают своим долгом пить ее кровь, ядом своих злых языков отравлять ей существование.
— Поглядите на эту Наоми. Какая наглость с ее стороны ехать с нами.
Они злословят во время поездки на праздничное мероприятие в кибуц Бейт-Альфа, в автобусе, за ее спиной.
— Она не стыдится ехать в одном автобусе с Шаиком.
Кто-то из них направил ядовитую стрелу прямо в ее сердце.
— Что ты сделала Шаику!?
Рев мотора, обычно действующий на нервы, здесь оказался ее сообщником, заглушая язвительные голоса неутомимых сплетниц.
На большом хозяйском дворе кибуца Бейт-Альфа собралось много народа. Лишь она сбежала в какой-то угол со своим отчаянием и желанием умереть.
Существование ее равно нулю. Она боится мужского прикосновения к своему телу. Что она будет делать ночами в одной комнате с мужчиной, после пережитого ею насилия. Совет кибуца в наказание послал ее в общую с другими, так называемую «семейную» комнату.
— Чего вдруг ты захотела отдельную комнату? В кибуце такого нет!
Аристократия кибуца считает, что вся молодежная группа должна быть благодарна решению, что одна из них, виновная в собственном унижении, удостоилась стать супругой старожила.
Существование ее равно нулю. Она живет, не касаясь жизни, и жизнь не касается ее. Члены кибуца делают все, что в их силах, чтобы затушевать этот весьма неприятный инцидент.
— Он — человек уважаемый. Ты разбудила в нем похоть. Иного быть не может.
Живот ее растет, а Шаик не обращает на нее внимания.
Она ходит в одиночестве, ищет спасения в психоанализе Фрейда. Чем больше она углубляется в чтение его книг, тем сильнее укрепляется во мнении, что воспитатели в кибуце находятся с ним в конфликте, ибо марксисты отрицают Фрейда. Преклоняются они перед известным сексологом, доктором Вильгельмом Райхом, который еще в двадцатые голы отошел от Фрейда, чтобы сделать свое учение приемлемым духу дикой или, вернее, дичающей эпохи. Книга доктора Райха «Сексуальные трудности молодежи» возбудила все молодое поколение Германии своей критикой поколения взрослых, воспитанных в романтическом веке. Прочитав эту книгу, Наоми сказала себе: двадцатое столетие не подходит моему духу. Воспоминания детства, подобно бурному потоку, залили ее с головой. Домашний учитель Фердинанд, братья и сестры ее без конца цитировали доктора Райха: «Нельзя относиться к сексуальным отношениям, как к чему-то возвышенному. Это не более чем выпить стакан воды». Или: «Человек занимается любовью без разбора. Совокупляется даже с животными».