Королева Виктория
Шрифт:
Глава IV
ЗАМУЖЕСТВО
Это был определенно родственный брак. Принц Френсис Чарльз Августус Альберт Эмануэль Сакс-Кобургский — именно таким был его полный титул — родился всего через три месяца после своей кузины Виктории, и даже роды принимала одна и та же повитуха. Их бабушка, вдовствующая герцогиня Кобургская, с самого начала мечтала их поженить. Когда дети подросли, такое же желание возникло и у герцога, и у герцогини Кентской, и у короля Леопольда. Сам принц, с того самого дня, когда еще в трехлетием возрасте услышал от няни, что когда-нибудь его женой станет «маленький английский цветочек», никогда не думал ни о ком другом. Когда же впоследствии сам барон Стокмар одобрил его выбор, дело, казалось, окончательно решено.
У герцога был и еще один сын — принц Эрнест. Он был старше на год и являлся наследником княжества. Герцогиня была веселой очаровательной женщиной, светловолосой и голубоглазой. Альберт очень на нее походил и был ее любимчиком, но когда ему было пять лет, они расстались навсегда. Двор герцога не отличался строгостью нравов. Герцог питал слабость к противоположному полу, и ходили слухи, что герцогиня следует примеру мужа. Иногда случались скандалы: например, поговаривали об одном из придворных камергеров, симпатичном и галантном человеке еврейского происхождения. В конце концов супруги расстались, и вскоре последовал развод. Герцогиня уехала в Париж
Он рос милым, умным и живым мальчиком. Вел себя хорошо, но иногда мог не на шутку расшалиться. Обладая сильной волей, он не позволял себе перечить. Старший брат был не так горяч, не так целеустремлен, и в спорах всегда побеждал Альберт. Обоих мальчиков, большую часть времени проводивших то в одном, то в другом доме герцога, среди живописных холмов, лесов и ручьев, очень рано забрали у нянек — Альберту не было и четырех — и отдали воспитателю, на чьем попечении они оставались до самого университета. Воспитывались они в простоте и скромности, поскольку герцог был небогат, а герцогство весьма мало и незначительно. Очень скоро стало ясно, что Альберт являет собой идеал юноши. Умный и усердный, он носил отпечаток моральной чистоты своего рода. Как-то в одиннадцатилетнем возрасте он удивил отца, заявив, что надеется стать «хорошим и полезным человеком». И в то же время он не отличался излишней серьезностью. Пусть чувство юмора у него было и невелико, зато он был полон веселья — розыгрышей и передразнивания. И совсем не похож на маменькиного сынка — скакал верхом, стрелял, фехтовал. Больше всего Альберт любил проводить время за пределами дома и никогда не был так счастлив, как во время долгих прогулок с братом по диким местам, окружающим его любимый Розенау, — выслеживать оленя, любоваться пейзажем и возвращаться нагруженным богатыми гербариями. Помимо этого, он обожал музыку. Но в одном, похоже, Альберт не последовал примеру отца: то ли благодаря его особому воспитанию, то ли в силу каких-то иных особенностей характера, он питал стойкое отвращение к женщинам. Как-то в пятилетием возрасте, во время танцев, он зло и с отвращением вскрикнул, когда ему предложили в качестве партнерши маленькую девочку. И хотя впоследствии он научился скрывать такие чувства, полностью они не исчезли.
Братья были весьма популярны в Кобурге, и когда подошло время конфирмации, согласно древнему обычаю в «Зале гигантов» замка состоялся публичный экзамен, на котором присутствовала восторженная толпа чиновников, священников, представителей деревень герцогства и прочие наблюдатели. Помимо герцога и вдовствующей герцогини присутствовали также Их Светлости принцы Александр и Эрнест Вюртембергские, принц Лейнинген, принцесса Хохенлог-Лангенбург и принцесса Хохенлог-Шилингсфуст. Церемония проходила у соответственно украшенного алтаря, который установили в конце зала; возглавлял ее доктор Якоби, придворный капеллан. Открыл церемонию хор, исполнивший первый куплет гимна «Приди, святой дух». Произнеся краткое вступление, доктор Якоби начал экзамен. «Величественная и достойная осанка принцев, — читаем мы в отчете того времени, — их чуткая внимательность к вопросам, откровенность, решительность и точность ответов произвели на собравшихся неизгладимое впечатление». Более всего поражало в их ответах глубокое чувство внутренней убежденности. Экзаменатор задавал такие вопросы, на которые нельзя было ответить лишь простым «да» или «нет». Вопросы были тщательно составлены так, чтобы дать аудитории ясное представление о взглядах и чувствах молодых принцев. Один из трогательнейших моментов наступил, когда экзаменатор спросил наследного принца, собирается ли тот неотступно следовать заповедям Евангелической Церкви, на что принц не просто ответил «да!», но и решительно добавил: «Мы с братом твердо убеждены, что никогда не отступим от канонов веры». Экзамен длился около часа, после чего доктор Якоби произнес заключительную речь и затем последовала короткая молитва; хор пропел второй и третий стихи гимна, и церемония окончилась. Принцы сошли с алтаря в объятья герцога и герцогини, после чего верноподданные жители Кобурга разошлись, полностью удовлетворенные представлением.
После этого развитие Альберта пошло семимильными шагами. В семнадцать лет он приступил к изучению немецкой литературы и философии. Он сказал воспитателю, что старается «до самой глубины постичь идеи великого Клопштока, хотя пока что — добавил он скромно, — не слишком в этом преуспел». Он написал эссе «Немецкий образ мышления и наброски истории немецкой цивилизации», «разбив эссе», по его собственным словам, «на разделы, в соответствии с общими требованиями темы», и закончив «ретроспективой недостатков нашего времени и призывом к каждому исправить эти недостатки по мере возможности и тем самым дать хороший пример остальным». Отправленный на несколько месяцев на попечение короля Леопольда в Брюссель, он попадает под влияние профессора математики Адольфа Кветелета, исследовавшего применение теории вероятностей в политике и морали. Эти идеи увлекли принца, и в результате родилась дружба, продолжавшаяся до конца его жизни. После Брюсселя он поступил в Боннский университет, где быстро достиг выдающихся успехов в изучении наук и был известен социальной активностью. Особое внимание он уделял метафизике, юриспруденции, политической экономии, музыке, фехтованию и любительским театральным постановкам. Тридцать лет спустя один из его приятелей-студентов с восхищением вспоминал приступы смеха, которые вызывали у них пародии принца Альберта. Особенно им нравилась живость, с которой Их Светлость воспроизводил интонации и жесты одного из профессоров, любившего показать на картину, изображавшую улицу в Венеции, и возвестить: «Это Понтарлье», и другого, упавшего в спешке и потом долго искавшего потерянные очки.
После года, проведенного в Бонне, настало время европейского путешествия, и из Англии прибыл барон Стокмар, дабы сопроводить принца в Италию. За два года до этого король Леопольд уже консультировался с бароном по поводу предполагаемого брака Альберта и Виктории. Ответ был замечателен. С присущей ему прозорливостью, отсутствием оптимизма и тонким ощущением морального аспекта ситуации, Стокмар указал существенные, на его взгляд, условия успешного заключения этого брака. «Альберт, — писал он, — прекрасный юноша, достаточно высокий для своего возраста и обладает приятными и ценными качествами характера. Вполне вероятно, в ближайшие несколько лет он превратится в сильного красивого мужчину, с мягкими и простыми, но в то же время величественными манерами. Таким образом, он обладает всеми внешними достоинствами, столь привлекательными для противоположного пола во все времена и во всех странах». Следовательно, исходя из того, что Виктория сама предрасположена к браку, необходимо решить вопрос, соответствуют ли интеллектуальные способности Альберта его предполагаемой роли мужа королевы Англии. Хотя здесь, продолжал барон, многое свидетельствует в его пользу; говорят, что принц тактичен и умен; тем не менее, суждения подобного рода, как правило, необъективны, и барон предпочитает воздержаться от оценки, пока не придет к достоверному заключению на основе личных наблюдений. Затем он добавил: «Однако этого недостаточно. Юноша должен обладать не только большими способностями, но и честолюбием и силой воли. Многотрудная карьера политического деятеля требует от человека не просто склонности и энергичности —
Таковы были взгляды Стокмара на качества, необходимые для должного исполнения роли, которую уготовила Альберту его семья; и в ходе путешествия по Италии он надеялся оценить, насколько принц ими обладает. Что же касается самого Альберта, барон, которого до этого он видел лишь изредка, произвел на него сильнейшее впечатление. К тому же впервые в жизни он познакомился с молодым англичанином, лейтенантом Френсисом Сеймуром, назначенным ему в сопровождающие, которого он нашел sehr liebens wurdig [18] , и с кем разделил теплую дружбу. Галереи и пейзажи Флоренции его очаровали, а вот Рим произвел меньшее впечатление. «Многие прекрасные места, — сказал он, — вполне можно принять за типичный немецкий городок». В беседе с папой римским Григорием XVI он не преминул блеснуть эрудицией. Когда папа заметил, что греки унаследовали свое искусство от этрусков, Альберт ответил, что, по его мнению, они позаимствовали его от египтян; Его Святейшество вежливо согласился. Где бы Альберт ни оказался, он постоянно стремился расширить свои познания, и на балу во Флоренции его заметили увлеченно беседующим с ученым синьором Каппони и не обращающим ни малейшего внимания на дам. «Voila un prince dont nous pouvons etre fiers, — сказал стоящий неподалеку великий герцог Тосканский, — la belle danseuse l’attend, le savant l’occupe» [19] .
18
Весьма любезным (нем.).
19
Вот принц, которым можно гордиться. Его ждут прелестные танцы, а он беседует с ученым (фр.).
По возвращении в Германию преподнесенные королю Леопольду наблюдения Стокмара были все еще критическими. Альберт, сказал он, несомненно, умен, добр и дружелюбен; он полон благих намерений и благородной решимости, и здравость его суждений по многим вопросам удивительна для его возраста. Однако ему противна напряженная работа; он слишком склонен себя щадить, и поэтому самые лучшие его намерения часто не приносят плодов. Особенно печально то, что он не проявляет ни малейшего интереса к политике и никогда не читает газет. Да и манеры его все еще оставляют желать лучшего. «У мужчин, — сказал барон, — он всегда будет пользоваться большим успехом, чем у женщин, в обществе которых проявляет слишком мало рвения и ведет себя слишком равнодушно и отчужденно». И еще одну особенность подметил острый взгляд старого лекаря: принц был не слишком крепко сложен. Тем не менее, он вполне подходил для планируемого брака. Однако оставалось еще одно очень серьезное препятствие — Виктория явно не собиралась давать своего согласия. Так что когда Альберт прибыл в Англию, он уже готов был полностью отказаться от своих намерений. Ничто не заставит его ждать в неизвестности, признался он другу; он порвет все раз и навсегда. Однако прием, оказанный ему в Виндзоре, показал ситуацию в новом свете. Колесо фортуны внезапно повернулось, и в объятиях Виктории он нашел окончательное подтверждение своей неизбежной участи.
Он не был в нее влюблен. В ответ на безграничную преданность молодой кузины он, естественно, испытывал чувства нежности и благодарности, но всепоглощающая ответная страсть его миновала. Хотя Виктория ему очень нравилась, в сложившемся необычном положении его больше интересовали собственные ощущения. Ослепленный и восторженный, он скакал верхом, танцевал, пел и смеялся среди виндзорской роскоши, испытывая новое для себя ощущение — пробуждающееся в груди честолюбие. Его положение будет воистину высоким, завидным! И тут промелькнула иная мысль. Религиозные догмы, увещевания Стокмара, его собственные глубокие убеждения — все говорило об одном: он здесь не ради собственного удовольствия, а совсем по иной причине — чтобы делать добро. Он должен быть «мужественным, благородным и вести себя, как подобает принцу», должен «жить и, если понадобится, пожертвовать собой во благо своей новой страны»; «посвятить власть и усилия великому делу — обеспечению богатства и процветания своего народа». Одна серьезная мысль породила другую. Роскошь и суета английского двора, конечно, приятны, но, в конце концов, сердце его принадлежит Кобургу. «В то время как я неустанно буду направлять всю свою энергию и усилия на благо страны, которая в будущем станет моею и в которой мне дано занимать столь высокое положение, — писал он своей бабушке, — я никогда не перестану ein treuer Deutscher, Coburger, Gothaner zu sein» [20] . И теперь он должен расстаться с Кобургом навсегда! Посерьезневший и опечаленный, он ищет утешения в компании брата Эрнеста. Юноши уединились и, усевшись за рояль, скрылись от настоящего и будущего в сладком мире музыки Гайдна.
20
Быть верным немцем, кобуржцем, верующим (нем.).
Потом они вернулись в Германию; и пока Альберт в последний раз наслаждался несколькими прощальными месяцами счастья в родном доме, Виктория в последний раз возвратилась к старой жизни в Лондоне и Виндзоре. Ежедневно она переписывалась с будущим мужем на странной смеси английского с немецким, а дворцовая жизнь тем временем вернулась в накатанную колею. Повседневные дела и развлечения не терпели перерывов; Лорд М. снова был рядом; и Тори были, как всегда, невыносимы. Пожалуй, даже более невыносимы, чем обычно. Ибо теперь, в эти последние моменты, кровная вражда вспыхнула с удвоенной яростью. Пылкая правительница с разочарованием обнаружила, что быть официальным противником одной из сильнейших партий страны не так уж приятно. Дважды Тори вынудили ее поступить против ее желания. Она собралась увековечить высокий статус своего мужа статуей, но оппозиция этому помешала. Она планировала назначить мужу ежегодное государственное содержание в 50000 фунтов стерлингов, и опять-таки из-за Тори ему назначили лишь 30000. Куда уж хуже! Когда вопрос обсуждался в парламенте, было заявлено, что большая часть населения бедствует, и что 30000 фунтов равны ежегодному доходу Кобурга; однако ее дяде Леопольду назначено 50000 фунтов, и было бы просто чудовищным дать Альберту меньше. Сэр Роберт Пил — чего и следовало ожидать — имел наглость произнести речь и проголосовать за снижение суммы. Королева очень рассердилась и в качестве мести решила не приглашать на церемонию бракосочетания ни одного тори. Она сделает исключение лишь для старого лорда Ливерпуля, но даже герцога Веллингтонского и то не позовет. Когда ей сообщили, что отсутствие герцога на церемонии равносильно национальному скандалу, она рассердилась еще больше. «Что! Этот старый бунтарь! Я не желаю его видеть», — якобы сказала она, по свидетельству некоторых очевидцев. Позже она была вынуждена послать ему приглашение, но при этом даже не попыталась скрыть горечи своих чувств, так что герцог прекрасно знал о всей подоплеке дела.