Королева
Шрифт:
— Нет я сама. Не люблю таких нежностей.
Этот смех удивил и почти оскорбил его. Он взглянул на дверь, за которой стонала больная, и торопливо забормотал с укором:
— Я боюсь, что дело серьёзное… Всего четыре месяца, а живот такой большой… Может быть двойни… даже тройни, и вдруг… такое несчастье…
— Посмотрим, посмотрим… Если серьёзное дело, доктора надо позвать, батенька.
— Я и думал доктора, но она и слышать не хочет. Непременно потребовала акушерку — говорит…
— Ладно,
Она окинула взглядом маленькую комнату; стол, заваленный бумагами и книгами, над которым совсем нелепо красовались приколотые булавками японские бумажные веера и открытки с картинками, — следы убогого женского вкуса; клеёнчатая кушетка, два стула…
— Сюда… уж простите… умываемся в кухне. Ещё не совсем устроились, — бормотал он, проникаясь доверием к этой крупной женщине с мужским выражением лица, с усиками над губой и громким голосом.
Он провёл её в крошечную кухню, и в то время, как она стала тщательно поливать из крана намыленные руки, старательно продолжал сообщать ей:
— Это случилось так неожиданно, без всякой видимой причины. Она ни вчера, ни раньше ни на что не жаловалась, а нынче вдруг началось… И то с вечера всё скрывала от меня.
— Так, так… посмотрим… — с ободряющей улыбкой говорила она, энергичными мужскими движениями вытирая руки и глядя прямо в широкое совсем юное лицо студента с белокурой бородой, оставлявшей чистым почти весь подбородок.
— Первая беременность? — строгим голосом спросила она его.
Он сразу принял вид экзаменующегося:
— Первая. — Но тут уже у него сорвалось совсем другим тоном:
— Да я же говорю вам, что всего четыре месяца, как мы поженились!
Она рассмеялась.
— Ничего, ничего, вы не обижайтесь… Я ведь это вообще… Ну-с, а теперь — мне нужно переодеться… Уйдите-ка, батенька.
Он прямо из кухни поспешил к больной, чтобы ободрить её:
— Пришла… сейчас будет… ну, что? Как?
Больная, не глядя на него, ответила:
— Ничего… ты не беспокойся… лучше бы… ты ушёл…
— Как… ушёл?!
— Сходил бы за мамой… Да, да, непременно за мамой…
Акушерка, переодетая в белый халат, вошла твёрдыми шагами, как будто входила в свою комнату.
Худощавое, почти детское личико, с тою банальностью в выражении, которая даже красивые черты лишает привлекательности, казалось ещё меньше и худее от чёрных окружавших его волос.
— Да вы не только молодая, но и бессовестно молодая, — со смехом высказала акушерка своё впечатление. — Ну, здравствуйте… здравствуйте… что у вас тут такое… посмотрим, батенька.
Больная жалко улыбнулась глазами и перевела их как-то вскользь нетерпеливо на мужа, который взглядывал с растерянным вопросом то на жену, то на акушерку.
Он ответил нерешительно на взгляд жены:
— Вот она хочет, чтобы я съездил за её матерью.
— Ну, что же, за матерью, так за матерью. Мы и одни пока что управимся… Вата у вас гигроскопическая есть?
— Нет, ваты нет.
— Вот, кстати, и ваты по пути купите, да и ещё кое-что. Я запишу сейчас, а то вашей голове, я думаю, не до того, чтобы помнить такие штуки. Ну, марш, батенька, скорее, а мы здесь поисповедуемся.
Она выпроводила студента и подошла снова к кровати больной.
Та лежала, полузакрыв глаза, устало мерцающим взглядом скользнув по акушерке, и провела языком по сухим нежным губам; очевидно, приготовляясь говорить.
Но прежде всех расспросов акушерка дунула в свои руки, ещё свежие от воды, и, опустившись на стул подле постели, осторожно стянула до колен одеяло с больной.
Взглянув на её большой живот, она медленно и косо перевела глаза на лицо роженицы, и та ответила ей таким же косым взглядом, после которого тотчас закрыла глаза.
— Т-а-а-к, — протянула акушерка. — Ну, исповедуйтесь.
Роженица молчала.
Теперь, когда она лежала с закрытыми глазами, лицо её было прекрасно и невинно, как у ребёнка. Очевидно, именно взгляд, в котором сказывалась пошлость, ещё не успевшая передаться чертам, отнимал у них драгоценнейшее свойство.
Акушерка приступила к исследованию.
Беременность была вполне нормальная и, как показалось акушерке, не первая.
Она сообщила свои подозрения роженице.
Та продолжала молчать.
— Ну, что тут скрываться передо мною! Впрочем, как хотите… Как чувствуете себя? Схватки были?
— Были… Ах, да!.. Верно, уж скоро?
— Да, по-видимому…
— Я… я скажу вам все… не первая… было два… два…
— Аборта?
— Да… два…
Акушерка, видавшая виды, ахнула.
— Да сколько же вам лет, батенька?
— Восемнадцать.
— Так, так… — Она хотела по привычке рассмеяться, но на мгновение осталась с открытым в изумлении ртом, а затем философски закончила:
— Бывает… Но чего же вы от мужа-то скрывали? Ведь это от него?
— Нет, мы только четыре месяца женаты.
— Могло случиться и до брака… — пояснила акушерка, которой хотелось, чтобы это было именно так. — Значит, от другого?
— Да.
Это уже было любопытно. Она спросила:
— Ну, а те разы?..
— Тоже… от разных…
— Отчего же вы не вышли замуж за… ну, хоть за того, от кого теперь забеременели?
— Он… он умер. Да, он вскоре умер.
— Как же теперь этот? Он, вы знаете… ведь он убеждён, что у вас неблагополучно… всего четыре месяца… может быть, двойни — тройни…