Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

Ле Руа Ладюри Эмманюэль

Второй Религиозной войне (сентябрь 1567 г. — март 1568 г.) сопутствует выдвижение новой программы: принцы — сторонники Реформации настоятельно требуют созыва Генеральных штатов, которые должны подготовить переход к более «подконтрольной» им монархии, соответствующей по духу предстоящему десятилетию «делателей королевств». Политические требования сочетаются таким образом с требованиями религиозного характера. Такое сочетание чревато далеко идущими последствиями. И уже просматривается перспектива того, что вскоре, в 70-х годах столетия, возникнет полупротестантская область — территория Объединенных провинций Юга. И одновременно подходит к концу целая эпоха (хотя и непродолжительная). Дело в том, что пока еще, и в последний раз, на карту поставлена судьба Парижского бассейна (на всем его протяжении — от долины Луары через Иль-де-Франс и далее до восточной границы). Он все еще мог остаться стратегическим и географическим достоянием гугенотов в случае их победы. В дальнейшем, на протяжении следующих войн, протестантизм будет вынужден отступать к своим базам в южных областях. Отныне он будет способен вернуть себе сильные позиции в Северной Франции лишь при поддержке многочисленных умеренных католиков — так называемых роялистов. Без них он не сможет играть сколько-нибудь весомую роль. Дело в том, что начиная с 1562 — переломного — года «карьерный взлет» протестантизма оказывается заторможенным. Уже схлынула мощная волна новообращений, хотя еще идет процесс консолидации партии, строительства партийных структур. Но это уже далеко не тот период бурного «прилива новых членов», который имел место в конце 50 — начале 60-х годов столетия.

В событийном плане в ходе второй Религиозной войны поражение гугенотов под Сен-Дени в 1567 году показывает их неспособность поставить столицу под свой контроль, хотя в этом сражении убит вставший под знамена войск Карла IX их старый друг-недруг коннетабль де Монморанси, что могло послужить им лишь слабым утешением. И вскоре у обоих лагерей уже не остается средств для содержания своих армий, состоящих по большей части из наемников. Иначе говоря, Франция, а не только казна тех и других, разорена в результате этих опустошительных войн. Мир, который станет лишь перемирием, подписан в Лонжюмо в 1568 году. По его условиям, восстанавливаются некая половинчатая веротерпимость по отношению к еретикам и более или менее мирное сосуществование приверженцев обеих религий, готовых пустить в ход когти при первом же удобном случае.

Третья Религиозная война (август 1568 г. — август 1570 г.), как того и следовало ожидать, не была отделена от второй чем-то, подобным Китайской стене. В период от заключения (отнюдь не чистосердечного) мира в Лонжюмо (1568 г.) и до возобновления военных действий не прекращались притеснения гугенотов, нападения на них, несмотря на проявляемую монархическим государством некую терпимость. В некоторых же — более опасных — случаях это происходило и при прямом пособничестве королевского правительства агрессивным действиям католиков. Но и протестанты отвечают им тем же, как это было осенью 1567 года, когда случилось избиение католиков в Ниме, ставшее уменьшенным прообразом Варфоломеевской ночи, если брать ее зеркальное отражение. В 1568 году гугенотские вожди Конде и Колиньи оставляют свои замки в Бургундии из страха перед Таванном — ультракатоликом и губернатором провинции. Начинается их исход к Ла-Рошели в сопровождении все более многочисленной толпы, состоящей из родственников, друзей и единомышленников. Их переправа вброд через Луару уподобляется чуду перехода евреев через Красное море при их бегстве из Египта от притеснений, чинимых фараоном. Библейские аналогии поднимают дух этого воинства, тогда как католики взывают к помощи того смертоносного ангела, о котором говорится в Апокалипсисе. Против обоих вождей гугенотов, которых вскоре поддержат младший Конде и Генрих Наваррский, выступает, как и прежде, кардинал Лотарингский с примкнувшим к нему юным герцогом Гизом. Екатерина тем временем не перестает вспоминать обиды, нанесенные ей протестантами. Теперь, после их неудачной попытки организовать в Мо ее похищение, эти обиды воспринимаются болезненнее. При этом в силу присущей ей привычки она по-прежнему верит в возможность окончательного компромисса по завершении боев. Помимо Карла IX она может полагаться и на своего младшего сына — герцога Анжуйского, будущего короля Генриха III, который, не будучи одарен способностями большого стратега, не лишен, однако, мужества воина. Зона ожесточенных кровавых боев постепенно смещается к юго-западу, поскольку в Парижском бассейне обновленный католицизм сумел потеснить, подавить и изгнать ересь, и эта область отныне надежно провакцинирована против приступов реформационного недуга. В этой войне Колиньи и Конде проигрывают свои большие сражения (при Жарнаке — 13 марта 1569 г., при Монконтуре — 3 октября 1569 г.). Конде погибает в бою, и роялисты глумятся над его трупом, выставленным на всеобщее обозрение на спине ослицы. В этих отвратительных надругательствах принимает участие и Генрих Анжуйский. И такого рода картины будут не раз повторяться в ходе гражданских войн.

Адмирал Колиньи был неважным тактиком в ближнем бою, но в трудные времена показал себя прекрасным стратегом. Он начинает перестройку своей армии на Юге, который заявляет о своих симпатиях к кальвинизму. Начиная свой «великий поход» (1569-1570 гг.), адмирал спустился в долину Гаронны, где существовало множество гугенотских общин (Клерак, Тоннен, Ажен…). Без колебаний он отбирает здесь имущество, а иногда лишает жизни многих католиков. При этом он опирается на сложившиеся здесь вокруг местной кальвинистской элиты локальные республики в Ниме и Монпелье. С этими новыми географическими козырями французское протестантское пространство принимает свой окончательный вид. На севере его крайней точкой становится Ла-Рошель и ее корсары, бороздящие океан, остающийся во власти католиков. На юге его основная опора — Лангедок и Гиень, а на востоке — Дофине. Колиньи, получив подкрепление для своих отрядов в долине Гаронны и в Лангедоке, теперь может замкнуть кольцо своего маршрута, направившись на север вдоль Роны. Он вступает в Бургундию, откуда бежал двумя годами ранее. Бургундские поборники Святого Духа, ярые католики, тоже пополнившиеся новыми силами, поднимают население на борьбу с «ересью». Но и на этот раз обе стороны — и гугеноты, и паписты, — крайне нуждаясь в деньгах, не имеют больше средств на содержание ни наемников, ни солдат регулярной армии. В этих условиях и был заключен Сен-Жерменский мир (август 1570 г.) — мир непрочный и недолговечный, который вернет течение времени и событий в стране в привычное русло. Этот мир по-прежнему неладно скроен — провозглашены свобода совести (но только теоретически) во всем королевстве, безопасность для мест отправления религиозного культа гугенотов, относительное равноправие обеих соперничающих конфессий. Таким образом, правящая элита кое-как воссоединяется.

Колиньи получает возможность снова влиться в нее на некоторое, теперь уже недолгое, время. Эта элита группируется ныне вокруг сыновей Екатерины и оставшихся в живых членов семейств Бурбонов, Гизов и Монморанси, а также вокруг ряда новых светских и духовных сановников (Лобеспина, Вильруа, итальянца Бирага). Персонажи обеих противоборствующих сторон образуют ядро или входят в непосредственное окружение Высшего совета. Среди католиков постепенно выделяется умеренное крыло, которому вскоре дадут название «политического». В их попытках достичь примирения отчетливо заметны признаки влияния воззрений и трудов Монтеня. В свою очередь, воинственный Монлюк, убежденный антипротестант, проповедует жесткость по отношению к гугенотам: он констатирует, что успехи на полях сражений благоприятствуют утвердившейся религии, но «эти чертовы писаки» со своими бумажками, те, кто подписывает соглашения о перемирии, повышают шансы на сохранение чуть ли не мирного сосуществования с гугенотами. По его мнению, такое сосуществование прискорбно и опасно для истинной веры. В группе молодых принцев и Гизы, и Наварры, Конде, Анжу, Алансоны — все они союзники или кузены, воспитанные в окружении Екатерины, — уже готовятся к междоусобной борьбе и если и достигают примирения, то лишь для того, чтобы в следующий момент успешнее вцепиться друг другу в глотку. Все они погибнут насильственной смертью.

После заключения Сен-Жерменского договора (1570 г.) вновь вступает в свои права привычная логика или, скорее, геополитика Французского государства. Ни для кого, кроме Гизов и их парижских союзников, тесно с ними связанных, и речи быть не может о том, чтобы подчинить королевство имперским ультракатолическим устремлениям какого-то Филиппа II, и поэтому, как это и ранее случалось в периоды разрядки или даже оттепели, коими изобилует история монархии во Франции, с 1570 года для гугенотов в стране наступает время поблажек и послаблений. На непродолжительное время они получают возможность пользоваться некоторой, впрочем, довольно ограниченной, свободой. Правители страны более благосклонно взирают на то, что находится по ту сторону Рейна и пролива Ламанш: на друзей французских протестантов — лютеран Германии, Нидерландов и Англии. Екатерина, как профессиональная сваха, уже присматривается к возможности женить своего сына Генриха, герцога Анжуйского, на Елизавете Английской. А Елизавета, хоть и не очень верит в такую возможность, «развлекает публику», любезничая с французами по этому поводу в дипломатической переписке. Можно же и пожеманничать ради достижения разрядки или взаимопонимания, хоть оно едва отмечено сердечностью. Не останавливаясь перед риском нанести оскорбление Филиппу II, флорентинка задумывается о возможности вернуть себе влияние на Миланскую область (это было давней мечтой ее свекра Франциска I, которым она всегда восхищалась и которому стремилась подражать, в частности предлагая некоторые «новые» решения политических вопросов). Отнюдь не впадая в протестантство, она тем не менее подумывала о перестройке внутренних структур католической Церкви при содействии Англии и Империи, пренебрегая отношением Испании к этим планам.

В осуществлении своих планов она рассчитывает опереться опять же на своего любимого сына — герцога Анжуйского и на троицу своих итальянских советников (Гонди, Невера, Бирага [112] ), а также на неизменную группу центристов, состоящую из аристократов и сановников (молодого Монморанси, Лобеспина, Морвилье [113] ). Обе группы вскоре разойдутся во мнениях, поскольку итальянцы занимают крайние позиции в своем католицизме, в отличие от умеренных католиков, таких как Лобеспин. А Екатерина желает теперь связать с судьбой французской короны и партию гугенотов, поставив ее в подчиненное положение. С этой целью она вынашивает планы женитьбы молодого вождя кальвинистов Генриха Наваррского из семейства Бурбонов на своей дочери Маргарите Валуа. Старый прием матримониальной стратегии! Он используется ради того, чтобы попытаться такой женитьбой связать всех Бурбон-Конде с интересами старшей ветви рода. Людовик XIV не будет оригинален, когда в свое время решит выдать своих внебрачных дочерей последовательно за трех наследников семейства Конде-Конти. Это своего рода заимствование техники прививки «корзинкой», используемой садоводами, когда на один ствол прививается несколько ветвей так, чтобы они сходились вместе выше пенька-подвоя. Екатерина помышляет о национальном единстве, но, действуя таким образом, тем самым ipso facto исключает из него ультракатолическую партию Гизов. При этом Екатерина — добропорядочная мать семейства — доходит до применения при помощи своего сына, герцога Анжуйского, мер физического воздействия — избиения юной принцессы Маргариты Валуа, когда та позволяет себе влюбиться в молодого герцога Гиза, что грозит поставить под вопрос наваррские планы ее матери.

112

Альбер де Гонди, барон де Рец, был креатурой Екатерины. Он принадлежал к числу ее приближенных — выходцев из Флоренции; Луи де Гонзаг, герцог Невер, происходил из большого семейства мелких итальянских князьков; миланец Бираг сначала занимал пост губернатора Лионе, до того как стал хранителем государственной печати, а затем канцлером (в 1573 г.).

113

Франсуа де Монморанси — сын старого коннетабля, убитого в 1567 году; Клод де Лобеспин — государственный секретарь; Жан де Морвилье — епископ Орлеана.

А у гугенотов Колиньи вскоре после заключения Сен-Жерменского мира возвращается ко двору и пожалован королевской милостью Карла IX. Оставаясь главой протестантской организации, он опирается на высших представителей гугенотского движения, низовые звенья которого сохраняются во многих регионах страны. Организацию питают более или менее регулярно поступающие взносы ее членов. Это, видимо, первый в новой истории Франции пример «партийной» организации (Католическая лига вскоре станет вторым такого рода примером). Адмирал, по правде говоря, отнюдь не ограничивается подражанием Екатерине, которая, как мы видим, поглядывает за Ламанш, замышляя маловероятную женитьбу своего сына на королеве Елизавете. Колиньи прежде всего гугенот, но он к тому же истинный француз и реалист, и он не поглядывает за пролив, и его внимание привлекает лишь то, что находится по эту сторону Ламанша. Здесь он ставит себе целью поддержать только что вспыхнувшее в Нидерландах восстание против испанского владычества. Именно на этой почве он намерен проводить сильную национальную политику. Такая политика не должна быть стеснена всякого рода запретами и ограничениями, которые столь часто выдвигались интегристами мадридской ориентации и противоречили государственным интересам Лувра или Фонтенбло. Колиньи пытается даже осуществить некоторые практические шаги в этом направлении: с горсткой единомышленников-кальвинистов в 1560-х годах он предпринимает попытку (совершенно безуспешную) колонизовать Флориду. Он устремляет свой взор не за пролив, а за океан…

И вот произошло совпадение во времени: Карлу IX, родившемуся в 1550 году, пошел 20-й год, и он был бы рад освободиться от гнетущей материнской опеки. Появление возможности сделать свой собственный политический выбор совпадает по времени с наличием множественности предлагаемых разными поколениями решений. Противоречия между Екатериной и Карлом IX становятся прообразом грядущих расхождений (правда, обратных по своей направленности) между королевой-матерью и другим ее сыном — герцогом Анжуйским, будущим королем Генрихом III, который унаследует трон после смерти Карла. Екатерина, конечно, не прочь потревожить Филиппа II перспективой (весьма, правда, маловероятной) английского брака Генриха Анжуйского. Однако с присущей ей осторожностью она вовсе не склонна пойти на окончательный разрыв с испанцами, что неизбежно случилось бы, возьмись Франция оказывать помощь против них мятежному населению Голландии. Но Карл — молодой человек, жаждущий славы, и ему чужды опасения матери. Что касается смелой политики во Фландрии, то он примыкает к Колиньи, которого ласково называет своим отцом, и полностью поддерживает его планы. Так сходятся линии дворцовых интриг королевы-матери, стремящейся сохранить свою власть, и сына, желающего избавиться от ее опеки, со стратегическими линиями государственной политики, принимающей (или не принимающей) в расчет целесообразность пронидерландской или антииспанской ориентации.

В этой обстановке возникает тонко рассчитанный Екатериной контрзамысел, который так долго и старательно вынашивался ею, что после своего провала обернулся против своей вдохновительницы, породив сокрушительные «побочные результаты». С июля 1572 года королева-мать замышляет убийство Колиньи руками кого-нибудь из окружения Гизов. При этом было бы достигнуто несколько целей одновременно: устранение Колиньи позволяло скомпрометировать Гизов, которых обвинили бы в стремлении продолжать традицию кровной мести, издавна сложившуюся в их отношениях с родом Шатийон-Колиньи (адмирала, как известно, обвиняли в том, что он не скрыл своего удовлетворения при известии об убийстве протестантом Польтро де Мере старшего Гиза [114] ). Для Екатерины важно было «заполучить обратно» Карла IX, которого ликвидация Колиньи освободила бы наконец от влияния слишком любимого им наставника и который стал бы вновь прислушиваться лишь к советам своей матери. Таким образом королева достигала двоякой или даже троякой цели, поскольку одновременно избавлялась бы и от Гизов (опозоренных убийством, которое стали бы приписывать им), и от Шатийон-Колиньи, «устраненных» в лице главы их семейства. А брак католички Маргариты Валуа с кальвинистом Генрихом Наваррским, много терявшим со смертью своего фактического опекуна, каким являлся для него адмирал, и уже обреченным на скорый переход в католичество, обещал принести весьма щедрые плоды на ниве руководимой Екатериной борьбы за национальное согласие. Ей досталась бы почетная роль умиротворительницы соперничающих сторон.

114

Франсуа де Гиз был одним из крупнейших стратегов и военачальников XVI века. В феврале 1563 года, в то время когда он руководил осадой Орлеана, его убил кальвинист Польтро де Мере.