Королевская канарейка
Шрифт:
Нет. Внучок Аргонеот, похоже, собирался показать мне это утро во всей красе, и лицо у него было розовее июньского рассвета.
Вспомнила вчерашнее и недовольство сменилось неловкостью.
— Доброе утро, — господи, да что ж у меня голоса-то по утрам вовсе нет, одно шипение, как у злого кота! — я…мне… — замялась, стесняясь, а потом, быстро: — Я заснула вчера, прошу простить, если это было бестактно.
Аргонеот посмотрел, похоже, с сочувствием, и приглушённый голос его был нежным, как лепестки розы:
— Так ведь ради этого всё и делалось, чтобы ты могла испытать радость и уснуть счастливой, — и, с лёгким недоумением: — И потом, богиня, ты же ещё не трогала моё ухо, на что иное я мог
Хм, любопытно. Замерла, с удовольствием рассматривая точёное лицо со сложным выражением, насторожённые ушки — и как-то сразу жизнь наладилась, ранний подъём не показался таким уж неприятным.
Из спальни Аргонеота изгнала, помылась в тазике, оделась и причесалась. Собиралась выйти, когда в поле зрения попал цветок, лежащий на подушке — янтарно-жёлтая, как будто светящаяся изнутри роза, махровая, густо набитая лепестками. Подняла, очарованно рассмотрела сложное плетение неимоверной красоты, подышала ею — и воткнула в волосы, впервые с тех пор, как обрезала их. Интересно, откуда она… вряд ли у братьев есть оранжереи. Впрочем, говорили же вчера, что Риэль маг, мог и так расцвести заставить. Кстати, где он? Но спросить не вышло, ожидавший у дверей Аргонеот по дому меня протащил быстро. Мимо пустой, холодной, никакими оладьями не пахнущей столовой. Разочарование от этого быстренько скрыла. Ну да, эльфы из еды культа не делают, а тут, скорее всего, что-то прекрасное именно в несусветную рань поглядеть нужно. Всё-таки молоды, молоды близнецы. Вроде бы эльфы все почти выглядят юными, но чувствуется разница между весельем и открытостью четырёхсотлетнего сидхе и драконьей неторопливостью пятитысячелетнего. Ну как открытостью… если друг с другом их сравнивать. Если с людьми — так любой эльф сверхсдержан и холоден. Особенно в присутствии тех самых людей. Но я-то им не человек, да и живу среди них достаточно давно, чтобы начать воспринимать нюансы.
И Аргонеот был весел сегодня, как жаворонок, и ничем не хотелось портить его радость, а веселье молодости и правда заразительно действовало — может, потому, что я и сама молода. Относительно любого из них — так вовсе дитя. Поэтому вздыхала о несостоявшемся завтраке недолго.
Рядом с ясенем стояла белая в серую крапушку лошадка, задумчиво что-то вынюхивавшая на стволе и подскребавшая кору зубом (тоже некормленая?). Аргонеот шуганул её, шутливо так. Лошадка кокетливо запрыгала, бочком, пытаясь уцепить зубом уже эльфа. Аргонеот из совершенно дикого положения взлетел на неё и что-то ласковое и шутливое в насторожённое ухо зашептал. Лошадь млела, манерно пританцовывала и на меня посматривала с превосходством; но хотя бы укусить не пыталась, и то хлеб. Аргонеот, наговорившись, протянул руки, и я подпрыгнуть-то подпрыгнула, но призадумалась. Когда отъехали уже довольно далеко, всё-таки спросила:
— А где Риэль?
Из ответа поняла, что младший братец не надулся (кто знает, как они между собой разбираются!), а медитирует, и с нами не поехал только поэтому. Медитации пропускать нельзя, это важно для магического восстановления, он присоединится ближе к вечеру.
Выдохнула. Всё-таки беспокоилась, как бы братьев не перессорить.
Отъехали ещё чуть-чуть. Эльф молчал, как мне показалось, увлечённый ощущением близости — или, может, не знал, о чём поговорить. Открыла рот, чтобы задать сакраментальный вопрос, куда он меня везёт, но тут Аргонеот насторожился и обернулся. Тоже прислушалась — сначала ничего, потом из рощицы, которую только что проехали, послышались звонкое ржание и негодующие скрипучие крики соек.
Наконец сзади раздался мягкий перестук копыт, и нас на галопе нагнал Риэль.
С восхищением смотрела
Аргонеот молчал с отчётливой укоризной. Риэль тоже помолчал, потом сухо сказал:
— Не медитируется.
Тряхнул головой, как будто сбрасывая неодобрительно повисшее молчание старшего, и протянул руки:
— Богиня, ты позволишь? — а глядел так, будто боялся, что откажу.
И я, в общем, хорошо понимая, что всё, что достаётся одному, должно достаться и другому, сделала движение навстречу и ловко была перетащена на спину неосёдланного Риэлева жеребца. Аргонеот не сказать, чтобы обрадовался, но вежливо-пристойный вид сохранил.
О правильном восприятии рассвета над Быстротечной: куда смотреть, о чём думать и что понаписали эльфийские поэты на соответствующую тему, говорил Аргонеот.
Риэль, похоже, спёкся. Это ощущалось почему-то невыносимо лестным. Он был тих, как котёночек, и приятен в ощущениях, как, наверное, тысяча котяток. Ласковое тепло окутывало, как лебяжий пух. У меня перестали мёрзнуть руки и нос, но ощущение от объятий младшего путало восприятие, и я наверное, не так хорошо воспринимала красивое, которое мне показывали, хоть и старалась быть внимательной. По лёгкой, не очень-то доброй усмешке Аргонеота понимала, что получается, кажется, так себе, пыталась выпрямиться, стряхнуть истому — но Риэль тут же снова прижимал к себе, непосредственно, как ребёнок кошку, и голова становилась пустой, а тело непослушным.
Жданный завтрак уже не вызывал энтузиазма, ела рассеянно, а Риэль так и вовсе ронял то одно, то другое. Пыталась скрывать удивлённые взгляды. Аргонеот свои неодобрительные не скрывал.
В кузнице я не заметила, чтобы Риэль был чем-то нехорош, но брат постоянно рычал на квенья, что то не так и это — и периодически отбрасывал заготовки в угол, где лежал хлам на перековку.
Потом остановился, снял фартук:
— Хватит. Мы так труды за год загубим, — и вышел.
Недовольно полоскался в бочке, и вчуже смотреть было холодно — вода ледяная!
Риэль сел молча рядом, не прикасаясь, но всё равно стало тепло и голова закружилась.
Аргонеот, намывшись, подошёл к мечам, лежавшим на приступочке. Недовольно кинул одним в Риэля. Тот поймал и тихо, без вздоха, поднялся. Вздохнула я, потому что начала подмерзать.
И холод стал метфизическим и не очень-то приятным, когда Аргонеот на брата напал и начал гонять того по поляне. Вчера они не так тренировались. Сегодня чувствовались искренний гнев и злоба, и желание поставить на место. Братья становились всё быстрее, и я понимала, что вчерашние танцы были медленными — для меня, чтобы смотрела и любовалась, а сегодня не о том думают, и жалась к косяку, не зная, что делать, с опасением и тоской посматривая на яростный лязгающий вихрь.
Закончилось всё быстро: они остановились, и я увидела, что Аргонеот прижимает лезвие к шее Риэля:
— Ты неосторожен, брат, — ледяное шипение на квенья.
Плохо. Квенья — это плохо. Заёрзала, думая, как предотвратить возможный реальный поединок, но Риэль спокойно на синдарине ответил:
— Я не в форме, — и бросил свой меч.
И всё как-то разом стало получше. Аргонеот с недовольством, но тоже на синдарине буркнул:
— Вижу, — и убрал оружие от шеи брата.