Королевская кровь. Книга третья
Шрифт:
— Где я? — спросил он, подходя и пинком отбрасывая от противника меч. — Где моя броня?
Воин дико глядел на него снизу, сипел, стараясь позвать на помощь. Макс наступил ему на горло, нажал.
— Я дам тебе легкую смерть, — сказал он. — Где я? Где моя броня?
Противник зашевелил губами, зашептал что-то. В коридоре уже слышался топот и звук голосов. Тротт убрал ногу, присел, кривясь от боли, прислушался.
— Сдохни, — выдохнул воин и вцепился ему в горло, и Макс, больше не сомневаясь, полоснул его лезвием по запястью, вторым ударом загнал оружие в сердце — и тут же развернулся, подхватил меч, метнулся к двери, быстро
Тело, болящее, дергающееся, истощенное, ударило болью и протестом, пока разум хладнокровно командовал, подстраивая его под опыт и рефлексы. Удар — и один из стражников падает с распоротым животом, второй — и хрипит противник слева, сползая по стене, третий — и слетает голова у последнего. Меч слишком легок, но не мешает идущему к своей свободе.
Когда есть выбор — либо тебя убьют, либо ты — не до моральных терзаний.
Снова группа — и снова короткая бойня, и виден дикий страх в глазах стражников, и кричат где-то у выхода — Охтор. Охтор на свободе! Он чувствует этот страх, питается им, и вот уже блестит вокруг первый щит — и выстроившиеся в ряд арбалетчики зря расходуют запас, отступают с ужасом к лестнице, ведущей наверх.
— Остановись! — кричит кто-то из спустившихся по ступенькам бойцов. Эти посерьезнее — в броне, в шлемах, вооружены боевыми топорами, грамотно распределяются по пространству, чтобы не мешать друг другу, но двигаться им все равно будет тяжело. А их противник быстр, гораздо быстрее любого бойца. — Остановись, и мы оставим тебе жизнь!
Макс криво улыбается, не прекращая движения. Идиотом он давно перестал быть.
С первым они сшибаются в двадцати шагах от лестницы — сил еще не хватает, чтобы просто раздвинуть толпу. Тяжелый стражник умел и опытен, но он еще не родился, когда его противник уже провел свой первый бой — получает удар в грудь и падает замертво, истекая кровью. Но на его место сразу становится следующий. И следующий. И, когда, наконец, лорд Тротт выходит из подземелья, там нет уже живых — только тишина, густой запах крови и треск факелов.
Человека с окровавленным мечом в руках, покрытого рубцами и свежими ожогами, в главном зале встречает остаток гарнизона твердыни — бойцов пятнадцать, с копьями наперевес. Они боятся, до жути, но все же окружают его и смыкают кольцо.
— Я хочу забрать броню и уйти, — говорит он, не глядя — слушая движение вокруг. Его легкая броня висит над гигантским камином, в котором можно запечь целого быка, а зал темный, холодный. Там же, за креслом хозяина замка, прибиты несколько пар черных крыльев с торчащими из срубов белыми костями, и раны под лопатками начинают ныть просто нестерпимо. Тоже трофеи. В этой проклятой земле и голова врага — трофей.
Солдаты двигаются ближе, еще ближе — сейчас поднимут его на острия, и плевать им, нужен он их повелителю или нет, своя жизнь дороже. Он морщится, слыша движение сзади, шепчет два слова молитвы, и волной расходится от него леденящая сила — рассыпаются прахом наконечники копий, трухой дерево, расползается одежда на окруживших его, а Макс разворачивается и с хрипом рубит наотмашь, по живому, пока противник деморализован и обезоружен, проскальзывает сквозь дрогнувший строй и разворачивается, готовый продолжать бой.
— Колдун, колдун, — бормочут мужчины с суеверным ужасом и отступают. А он, все еще прислушиваясь
— Снять, — приказывает негромко прижавшимся к стенам людям, — и я уйду.
Через десять минут из ворот твердыни в темную беззвездную ночь вышел человек с мечом в руках, одетый в доспех из вываренной кожи, покрытой черными пластинами. Никто не посмел выстрелить ему вслед.
Твердыня Аллипа была расположена на самой границе земель кнеса Волаши. Дальше шли редкие, низкорослые леса, затем — скалы Овилла. К этим скалам и направлялся тот, кто в другой жизни был профессором Максимиллианом Троттом. Он шел, сколько хватало сил, на отдых забивался в какую-нибудь нору, где бы его не могла выковырять местная фауна или обнаружить погоня. То, что она будет, он не сомневался. Но у него была хорошая фора — пока гонец из оставленного гарнизона доберется до ближайшего замка, пока отправят за ним всадников — был шанс дойти.
Обрубленные культи крыльев дергало болью и тело просило взлететь — и не могло. Регенерирует, но сколько это займет времени?
Двоящаяся память подкидывала фрагменты того, как его ухитрились поймать — пропали женщины из поселения, они полетели на поиски и угодили в ловушку. Накрыли несколькими сетями, оглушили. Попался, как ребенок. Но он хотя бы жив, в отличие от соратников.
Наступало стальное утро второго дня, когда он увидел земляной вал на дороге. Пошел к нему, медленно, стараясь не делать резких движений.
— Кто? — раздался из-за укрепления резкий окрик.
— Охтор, — сказал он устало. И, оставляя своего дар-тени внизу, отпустил себя наверх, в привычную нормальную жизнь.
Профессор Максимилиан Тротт проснулся вечером того же дня, что и уснул, в своей постели — в доме в инляндском лесу. Полежал немного, приходя в себя. Встал, умылся. И позвонил Мартину.
— Ты все-таки неравнодушен ко мне, — засмеялся тот в трубку. Дико было слышать его такой обычный, дурачащийся голос. И очень захотелось увидеть нормального улыбающегося человека. — Что опять? Доставить тебе ужин?
— Ты же знаешь, что я параноик? — осведомился Тротт, поглядывая на часы.
— Ну… для меня это не новость, — фыркнул блакориец.
— Поставь мне щиты, Март. Неуютно я себя чувствую без них. Привык.
— Без проблем, — сообщил барон, посмеиваясь. — Могу и колыбельную спеть.
— Упаси Боги, — с ужасом произнес Макс. — А вот ужин можешь захватить. Не откажусь.
Мартин появился через полчаса — открыл Зеркало и несколько раз ходил туда-сюда, перетаскивая подносы с обильным ужином. Макс хмуро наблюдал за ним. Под лопатками зудело, и, хотя он совершенно ясно знал, что вся боль осталась внизу, искушение протянуть руку и потрогать не пропадало.
— Все, — торжественно заявил барон, доставая из кармана пузатую бутылку. — Я готов к длительному пребыванию в твоем обществе, друг. Мой дворецкий теперь уверен, что у меня тайная любовница. Подслушивает, небось, под дверью. А там тишина.
— Мне не наливай, — предупредил Тротт, глядя, как блакориец ловко откупоривает вино.
— Что, даже не лизнешь? — со слезливым сочувствием поинтересовался фон Съедентент, подгребая к себе бокал.
Природник покачал головой — вино полилось густой красной струей. Как кровь. Да не окреп он настолько, чтобы справиться с ослаблением самоконтроля, который приносит алкоголь.