Королевская кровь. Книга вторая
Шрифт:
Однако успели отвлечь одержимых на те мгновения, которые хватили агенту Дмитро Поляне на то, чтобы выставить щит, выбраться в коридор, и организовать эвакуацию принцессы.
Второй патруль, пропустив убегающих, вышел наперерез преследователям, завязался короткий бой с печальным результатом — они были выпиты, как и предыдущие. Третий сразу поспешил на прикрытие Ее Высочества, в составе тоже был штатный маг, который планировал сразу открыть Зеркало, но им ударили в спину, обездвижили и мгновенно иссушили резерв.
Картину финального боя он составил по рассказу
Осталось дождаться пробуждения Темных, чтобы ответить на вопросы — почему и зачем? И как?
Хотелось бы также, чтобы очнулся Тротт, потому что что-то подсказывало опытному тидуссу, что у одержимых студентов стоит такой же сложный ментальный блок, как у руководителя школы воров, арестованного Стрелковским. А единственный, кто мог снять его, валялся в больничной палате, то на мгновения приходя в себя, то снова проваливаясь в беспамятство.
Максимилиан Тротт ощущал себя странно. Картинки окружающей действительности в те моменты, когда он пребывал в сознании, были приглушенными, почти бесцветными и безвкусными, звуки то казались слишком тихими, но, наоборот, невыносимо громкими, и минуты бодрстования быстро сменялись черными провалами с неприятными снами, будто организм уставал мыслить и чувствовать и отключался. Как аппарат с однажды перегоревшим предохранителем — чуть скачок напряжения, и все, не работает.
Каждый раз, когда он осознавал себя, мозг лениво оценивал происходящее вокруг, анализировал, пытался нащупать потоки стихий, но был еще слишком слаб. Только и оставалось, что слушать и наблюдать из-под опущенных ресниц — иначе слишком уж резал глаза свет в палате.
….типичный неврологический шок, острая реакция на раздражители органов чувств….
Это врач, его халат ослепительно-белый, общается с коллегами.
Провал.
…- Молодой человек, вы куда?!! Наденьте быстро бахилы!
— Да я профессору пирога принес домашнего. А бахилы мне на ноги не налезают, рвутся…
Тяжелый бас Ситникова, от которого болят уши. Вкусно, но очень резко пахнет выпечкой, и хочется смеяться от нелепости ситуации. Какие пироги? Он же весь на капельницах.
— Молодой человек, он пока не может есть, не видите?
— Спасибо, профессор Тротт, — говорит грустно Ситников. — Выздоравливайте, я очень хочу, чтобы вы дальше с нами занимались.
Он уходит и уносит с собой свои гостинцы, а запах дрожжевого теста и какой-то сладкой начинки еще долго витает в воздухе палаты.
Провал.
— Малыш, хватит притворяться, я вижу, что ты не спишь.
Улыбается сухими губами.
— Сгинь, Март.
— Ты ж моя умница, — утрированно сюсюкает фон Съедентент, и что-то мелькает перед глазами — Макс пытается открыть веки — точно, его сканируют. — Теперь, когда тебе поджарили мозг, может, ты станешь немного тупеньким, как мы? Мы будем тебя все равно любить, герой.
Он язвит, но слышно, что переживает.
— Пить, — просит Тротт шепотом.
С ловкостью заботливой бабушки Мартин приподнимает его голову и поит из специального поильника.
Провал.
Никак не открыть глаза. В палате кто-то есть. Но перед глазами — темнота, зрение отказало не вовремя. Вернется.
Всхлип, сопение.
Его пальцев касаются, осторожно, будто опасаясь, легко гладят, тут же отдергивают руку.
— Спасибо, — шепчет темнота голосом Богуславской.
Снова провал.
Четвертая принцесса вышла из палаты, где лежал Тротт, и потопала к выходу из лазарета. В коридоре сновали туда-сюда врачи, стояли охранники, в уголке расположился Тандаджи, внимательно слушающий какого-то сотрудника. Мимо медленно прошли два семикурсника — друзья Матвея, которые были у него на дне рождения — окинули ее настороженными взглядами, остановились, чтобы заговорить — но тут же были окликнуты всевидящим Тандаджи, который интересовался самочувствием и готовностью ответить на вопросы следователя.
Алина извиняюще улыбнулась, сказала вежливо «потом поговорим» и пошла быстрее.
Она, до того, как заглянуть по какому-то наитию в палату Тротта, видела в лазарете Матвея, видела издалека — тот стоял у реанимации, где лежал Димка, вглядывался за стекло, и хотела подойти, и побоялась. Вдруг не будет больше прежнего Матвея, вдруг он станет чужим и почтительным? Тогда бы она точно расплакалась.
Больница находилась на территории дворцового комплекса, с двумя выходами — в парк и в город. Но во дворец ей не хотелось. Василина уехала, Марина была на работе, а Поля засела за чтение старой книги о бермонтских традициях, каким-то чудом нашедшейся в королевской библиотеке. Потом бросала, фыркала, вздыхала, и шла в спортзал. Звала с собой Алинку, но та отмахивалась — спорт не был ее средством успокоения.
Принцесса потопталась у выхода в парк, развернулась и пошла к двери, ведущей в город. За ней тенями следовали охранники, и это ужасно раздражало.
Накинула куртку, которую держала в руках, открыла дверь и вышла на крыльцо. Было ветрено, лежащая перед дворцовой территорией площадь была украшена к завтрашнему Дню Рождения королевы, а справа, спиной к ней, стоял Матвей, курил, и Алина на миг замерла, потом решительно тряхнула головой, подошла к нему, неловко взяла за руку, приподнялась на цыпочки, заглядывая в лицо. Ситников искоса посмотрел на нее, невесело улыбнулся. Оглянулся на застывших на другом конце крыльца охранников, помрачнел еще больше.
— Ничего ведь не изменилось, — настойчиво, пытаясь не заикаться, сказала Алина, — я же такая же. Матвей?
— Эх, малявочка, — пробасил он с тихой нежностью. Сжал ее пальцы в руке, покачал головой. Все изменилось. Но как объяснить это девочке с косичками, которая смотрит на тебя своими серьезными зелеными глазищами из-под очков?
— Вот, значит, кто у тебя сестра, — произнес он, и Алина покраснела.
— Угу.
— А я занимался с профессором Троттом по утрам, — вдруг признался он, кидая сигарету в урну. Сделал движение, будто хотел погладить ее по спине, как обычно, и остановил себя. — Сам подошел и попросил его потренировать нас с Поляной по боевой магии. Боялся тебе сказать, чтобы не обиделась.