Королевская кровь. Книга вторая

Котова Ирина Владимировна

— Я перезвоню, — быстро сказала я. Точно же помешала.

— Да стой же, — голос был невнятный, будто он что-то зажал в зубах. — Рассказывай.

— Я просто хотела сказать, чтобы ты отдыхал завтра, — Боги, какая все это глупость! — Я по поводу бала. Не нужно меня сопровождать.

— Что, — пропыхтел он, словно протискиваясь куда-то, — поменяла меня на какого-нибудь придворного хлыща? Ты разбила мне сердце, жестокая. Демоны не смогли, а ты смогла.

Раздался стук, затем возглас «Ну где же вы, изделия великого ума?»

— Нет, — я невольно улыбнулась, —

просто я так понимаю, ты не спал всю ночь. И весь день. Я не настолько жестока, чтобы наблюдать, как ты зеваешь рядом со мной.

— Марина, — сказал он серьезно, судя по звуку, куда-то шагая, — я сейчас выпадаю из разговора. Позже договорим.

Отключился и я растерянно посмотрела на трубку. Снова появилось чувство, что я отвлекаю человека, который гораздо старше меня, у которого есть своя, непонятная и непостижимая мне жизнь, и который сейчас занят очень серьезным делом, всякими глупостями.

Мартин появился через полчаса, плюхнулся в кресло у накрытого стола, вздохнул, посмотрел на меня.

— Прикольная пижама, Высочество. Я бы назвал ее «образумь маньяка».

Ну да, картинки, изображавшие жующих меланхоличных коров разных цветов убивали весь эротизм на корню. Я специально купила для дней, когда надо поднять себе настроение.

Подошла, погладила его по голове, и блакориец закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла.

— Я счас тут у тебя усну, — пробормотал он. — И есть хочу, сил нет. И спать. И помыться. А то ты меня по запаху от своего жеребца не отличишь.

— Тебя отнести в ванную? — спросила я со смешком, продолжая наглаживать ему волосы. Затем помяла плечи, шею, он картинно стонал «еще». Вот же…вымотан, видно, ужасно, а все равно шутит. — И перед тобой целый ужин стоит. Наслаждайся, я все равно объелась шоколадом.

— Я все-таки на тебе женюсь, — оживился он, двигая к себе тарелку. — Так что ты там придумала насчет бала? — он уже ел, быстро, почти жадно, с удовольствием. — Ты понимаешь, что если я не появлюсь с тобой, начнут судачить. Оно тебе надо? Уж пару часов я поприсутствовать смогу.

— О тебе ж забочусь, — пожала я плечами. Налила ему чаю, открыла блюдо с сладким пудингом. Мой ужин исчез быстро, и блакориец, блаженно сожмурившись, пил чай, и, кажется, засыпал.

— Высочество, — сказал он жалобно, покрутил плечами, тряхнул своими черными волосами, — а, может, ты не выгонишь меня на ночь? Я в таком состоянии, что боюсь, открою Зеркало в лучшем случае куда-нибудь в чужую спальню. Поделишься кроватью?

— Конечно, — сказала я, с умилением глядя на него, — только сначала под душ. А то выгоню ночевать в конюшню. И надо не забыть закрыть дверь, а то горничная с утра получит впечатлений на целый год.

Мартин долго плескался в ванной, а я прислушивалась и беспокоилась — вдруг уснул там? Но вышел, сонный, распаренный, буркнул «теперь я пахну, как девчонка». Лег на кровать и мгновенно вырубился.

Первый раз я видела, как человек засыпает еще до того, как голова соприкасается с подушкой.

— Спокойной ночи, — сказала я вслух и укрыла его одеялом.

В этот вечер еще у одной принцессы Рудлог в спальне находился неучтенный мужчина. Демьян пришел раньше, чем обычно. За окнами, закрытыми полупрозрачными занавесками, было темно, видны были фонари, освещающие дорожки в парке. В комнате горел ночник, на расстеленной постели лежала книга «Обычаи и традиции берманской культуры». Тихо играла аудиосистема — какие-то современные резкие танцевальные ритмы, и бодрый радиоведущий болтал глупости про зажигательную ночь и клубную жизнь. Из душа доносился звук льющейся воды, и он посидел немного в кресле, полистал, усмехаясь, книгу. Подошел к зеркалу, поднес к носу флакон с туалетной водой — свежей, как морской ветер в мандариновой роще. Такой же, как сама Полина.

Вода все лилась и лилась, и Бермонт приоткрыл дверь в ванную, вошел, расстегивая рубашку. Сделал шаг вперед, и тут же его сзади схватили ладонью за горло, вдавили в бок что-то острое.

— Сдавайся, — шепнула ему на ухо Полли, — и будешь жить.

Он улыбнулся, посмотрел в запотевшее зеркало — невеста, замотанная в большое махровое полотенце хихикала, прижимаясь к нему сзади и угрожая расческой.

— Какой же ты еще ребенок, — сказал он, пытаясь обернуться и обнять ее, но она не позволила, схватила за плечо второй рукой, запрыгнула ему на спину. Обхватила его руками, ногами, поцеловала в ухо.

— Мой медведь готов поработать лошадкой? Я из-за тебя не домылась, несите меня обратно в душ, Ваше Величество!

— Сначала, — строго произнес он, делая несколько шагов и ссаживая ее на мраморную плиту перед зеркалом, в которую была вделана раковина, — компенсация за нападение на венценосную особу.

— Только не надо меня пытать, Ваше Величество, — прошептала она нарочито томно, откидываясь назад, расставляя ноги, встряхивая длинными влажными волосами и весело поблескивая своими голубыми глазами.

— Какая соблазнительная деточка, — пробормотал он низко, опускаясь на колени и прикасаясь губами к гладкому, упругому бедру — туда, где самая нежная кожа — со внутренней стороны, чуть выше коленки. Потерся щекой, лизнул, уткнулся лбом и застыл так, вдыхая ее запах. Заурчал, и Полинка наклонилась вперед, запустила руки в его русые волосы, стала перебирать, сжимать в пальцах, чуть оттягивая. В душе опять разливались восторг и ликование, и чисто женское удовлетворение от того, как она действует на него.

Она просто с ума сходила от своей власти над этим медведем.

— Мыться, — потребовала она снова, и Демьян повернул голову, скользнув щекой по коже, посмотрел на нее затуманенными болотно-зелеными глазами, провел руками по бедрам, вверх под полотенце, распахнул его. Затем встал и стал раздеваться.

Получасом позже Полли, лежа в кровати, вся розовая и намытая, зачитывала жениху выдержки из книги.

— Вот, например, — говорила она, — слушай. «Когда сходит снег, происходит праздник весны. Народ просит Хозяина Лесов о богатой охоте и обильном урожае. Супруга короля запрягается в плуг и делает первую борозду на поле, и чем дальше она пройдет, тем ласковее по поверью берманов будет лето…»