Королевская кровь. Расколотый мир
Шрифт:
А еще здесь очень знакомо и вкусно пахло грибами. Алина даже слюну сглотнула, обошла ствол и облизнулась, падая на колени. Из-под начавшей подгнивать древесины росли высокие, сморщенные, похожие на рудложские сморчки грибы. Целый подстволок грибов.
Она сорвала один, осторожно попробовала – и застонала от удовольствия. Ни горчинки, ни кислинки, приятный грибной вкус. Принцесса сорвала штук двадцать грибов, прижала их к голой груди и, памятуя о пауках, полезла внутрь ствола. И там уже жадно, захлебываясь и задыхаясь от голода, съела их все. Не остановил ее ни хрустящий на зубах песок, ни мысль, что не стоит так наедаться после голодания. И только когда последний гриб был доеден, а в желудке наконец-то поселилась
Она, оставшаяся в этом страшном и странном мире, не понимала, что с ней происходит. И воспринимала себя как Алину с Туры – вся память была при ней и все знания. Но в то же время как, как могло быть так, чтобы она одновременно находилась и здесь, и там? Может, это все-таки странные сны? Или кто-то ее заколдовал?
Сломав голову и так и не додумавшись до чего-то вразумительного, Алинка повернулась набок, вдыхая сыроватый запах подгнивающего папоротника, подложила руки под щеку и, прикрывшись пушистым крылом, продолжила думать.
Факт есть факт: она находится здесь, и ее могут ранить, а значит, и убить тоже. Поэтому попытки понять, что происходит, оставим на потом. Сейчас нужно оценить ситуацию, в которой она оказалась. И как быть дальше? Рано или поздно она наткнется на какое-нибудь чудовище, как эти паучища, и не успеет убежать. И что?
Алинка вытерла снова покатившиеся из глаз слезы и тяжело вздохнула. Меньше эмоций. Анализируй, Богуславская.
Пауки – крупные, хищные, конкурирующие друг с другом за добычу, стремящиеся уничтожить собратьев по виду. Вряд ли на охотничьих угодьях одного из них может обитать другой крупный хищник. Хоть в этом можно быть спокойной. И даже если они не поубивали друг друга, то оба искалечены – каждый лишился нескольких лап как минимум. Значит, передвигаться быстро не могут. И слава богам. Хоть тут немного повезло. А дальше… надо выживать. Выживать, изучать место, в которое она попала. И думать, как спастись. Может, здесь есть еще такие, как она?
Грибов хватило на несколько дней. Алинка понемногу изучала окрестности, ела все, что могло быть относительно съедобным. И каждую секунду ждала, что вот-вот все решится. Что кто-то придет и спасет ее.
Ей снились сны. Там, в этих снах, она-с-Туры готовилась к экзамену, участвовала в возвращении Полины, завтракала за восхитительным, полным готовой еды столом. Там она была не одна. Точнее, та-Алина была не одна. А она, та-что-здесь, получается, никому не нужна? Ее забирать не нужно?
Надежда сменялась тоской и слезами, слезы – глухим отчаянием. Она так и жила в стволе: в нем оказалось хорошо прятаться от набегающих мощных гроз, из-за которых река разливалась почти до ее убежища, а папоротники раскачивались так, что, казалось, сейчас обрушатся и похоронят ее под стволами. Алинкино существование свелось к первобытному поиску еды и избеганию опасностей. Принцесса нашла еще грибные полянки, выполола чуть ли не все водные растения вдоль берега, натыкалась на ягодные кусты, неоднократно видела и жирных птиц, и мелких оленей, и каких-то зверьков, похожих на грызунов, и крупную рыбу, и странных ящериц – на двух задних лапах, размером с гуся, с крыльями, которыми они, однако, не пользовались.
Один раз вдоль реки, спасаясь от дождя, прошло стадо тха-охонгов, и она тряслась в своем стволе, ожидая, пока опасность минует. Несколько раз ее убежище прошивали чудовищные лапы, и только чудом принцессу не задело.
Не видела Алина только людей. Но и пауков, слава богам, тоже видно не было.
В момент, когда она-вернувшаяся-на-Туру вновь «выпала» сюда, ее оставшаяся здесь половинка как раз отправилась на очередную разведку. В окрестностях она уже попаслась так, что выела все съедобное и условно съедобное дочиста, и в животе снова было пусто. И на заросли ягодных кустов Алина-оставшаяся-здесь набрела буквально за пару минут до того, как половинки снова объединились…
Воспоминания закончились. Принцесса совала в рот ягоды и вздыхала. Докричаться до кого-то из своего мира не вышло. Неужели она тут застряла надолго? Или… – Алинку окатило холодом, – навсегда?
– Выберешься, – упрямо сказала она себе. – Тебя не оставят здесь просто так. Василина тебя вытащит. Смогла же в прошлый раз. Просто нужно не умереть с голоду и не быть сожранной кем-то из местных чудовищ. У тебя есть грибы, есть вода, есть водяные растения. Есть где прятаться.
«А если не вытащат? – шепнул скептик внутри. – Если не получится?»
Она задрожала и обхватила себя руками.
– Значит, буду выживать здесь, – проговорила твердо. – И думать, как вернуться.
Вернуться целиком. Как же это – оставить хотя бы часть себя жить здесь? А пока нужно собраться… нужно выживать…
Наглая птица опять заверещала прямо под боком, ткнулась Алинке в ноги, пытаясь добраться до ягод, и принцесса, сжав зубы, схватила ее, прижала к земле, скользя пальцами по зеленым коротким перьям, и, закрыв глаза, начала выкручивать шею. Птица билась под руками, царапая мощными лапами, – и, наконец затихла. Алина, понуро посмотрев на нее, начала вспоминать все, чему учила ее Пол и что она успела вычитать в книгах по теме «Что делать, если ты вдруг оказалась одна в диком лесу, полном хищников, незнакомой флоры и фауны, не имея ни одежды, ни оружия, ни-че-го».
Алинка долго искала в реке острые камни, которые могли послужить ножом. Убиенная птица укоризненно лежала на берегу, сливаясь оперением со мхом. Увы, камней было немного, и все они были обкатанные, гладкие. Принцесса прихватила с собой несколько найденных, вышла из теплой воды на берег и разложила их на своем «домике» – сломанном папоротниковом стволе. Пусть сохнут. Солнце уже поднялось высоко над головой, и стало жарко.
Затем Алинка попыталась отковырять от папоротникового пенька один из острых обломков древесины. Раз она пропорола таким ногу, значит, и птичью тушку сможет разделать. Но пенек держался крепко, будто был каменным, и сил не хватало отодрать обломок, как она ни качала туда-сюда, ни била камнями. Этак птица стухнет, пока она себе что-то типа ножа достанет!
Алинка вздохнула, взяла тушку, села на мох, скрестив ноги, и принялась ее ощипывать. Это они делали, когда жили в деревне, но получалось у нее всегда плохо. И руки после такого болели.
Перо шло плохо, скользило, надрывалась кожа, выступала кровь – опять вся испачкалась, – но через час голая тушка уже лежала перед ней. Алинка с силой насадила ее брюхом на торчащий обломок, протащила вверх-вниз, больше не разрезая, а разрывая, и, снова вздохнув, сунула внутрь руку и вытащила внутренности. И тут же сообразила, что нужно было заниматься разделкой птицы подальше от места ночлега, чтобы не приманивать зверье! Подумала и выбросила потроха в реку. Вымыла в воде тушку, заодно и помылась сама.
Истерзанная, порванная пташка снова лежала на мху. Алинка осторожно отщипнула кусочек мяса, скривилась: есть можно, но как же противно. Надо все же попробовать добыть огонь.
В теории она действительно знала все. Взяла два подсушенных камня, набрала сухих папоротниковых листьев – идеальный розжиг, – древесной крошки. И села чиркать камнями друг о друга, вызывать искры.
У нее даже получилось их высечь. Пару раз занимался дымок над сухими измельченными листьями. Но огня – огня не было. Она и ругалась, и забрасывала камни куда подальше, и снова брела за ними, и снова упорно, долго сидела над розжигом, но ничего не получалось. Алина даже попробовала вызвать огненные плети, которым учила сестер Ангелина, – но здесь не появлялось тепла в области матки и по рукам не начинали бежать горячие волны, предвестники огня.