Королевская охота
Шрифт:
— А, вот и вы, мсье, — сказал он при виде Рипарфона. — Да вы не один. Тем лучше. Добро пожаловать, господа. Мы все достаточно знакомы и можем говорить откровенно. Знаете, господа, что здесь произошло? — продолжал он, терзая пальцами кружево своей сорочки. — Вещь любопытная, даю честное слово! Вы молчите? Хорошо, я вам скажу, я сам. Меня, Бурбона, внука Анны Австрийской и короля Людовика XIII, главу младшей линии, обвиняют в отравлении.
— И вас тоже? — воскликнул Эктор.
— А, так я не один? — отозвался принц, —
— Друзья, дравшиеся за меня, кое-что знают на этот счет.
— Итак, самая низкая клевета чернит самых благородных, самых храбрых! О, вам, господа, тоже не избежать её, — прибавил принц, обращаясь к Фуркево и Рипарфону, — ваши отношения со мной слишком дружеские, чтобы вас пощадили.
— По крайней мере, мы будем в хорошем обществе, — улыбнулся Поль.
— Вы так воспринимаете дело, милый граф! Вы с удовольствием слушаете самые трагические истории! Вы смеетесь!
— Ваша светлость, я смеюсь…Да разве вы не видите, что дай я волю моему гневу, поджег бы Версаль?
— Вот что называется говорить дельно, — произнес принц, пожимая руку Фуркево. — Знаете, что я готов был сделать сегодня утром при первом известии об этих ужасных сплетнях? Я хотел ехать к королю, в Марли, и именем крои, текущей в моих жилах, просить у него позволения публично вызвать моих клеветников на дуэль.
— Прекрасно! — сказал Поль.
— Какое сумасшествие! — прибавил Рипарфон.
— Я сделал бы это, но герцогиня Орлеанская мне в том помешала.
— Она правильно сделала…Этого требовало благоразумие.
— Послушайте, милый герцог, — возразил Поль, — вы хотите взбесить меня своим благоразумием. Прекрасное благоразумие — оставаться сложа руки! Его светлость был тысячу раз прав. Надо смело бросить вызов, извлечь шпагу и убить тех, кто дерзнул представиться!
— Поэтому вы никого не убьете и никто не представится! Вы с ума сошли, воображая, что вся эта клевета примет человеческий образ и скажет:» — Разите, я здесь!» Нет, клевета таится, пресмыкается, отравляет, но не выходит с открытым лицом. Вы бы наделали много шума, вызвали много злословия, и больше ничего.
— Но нельзя же терпеть гнет этих ненавистных обвинений! — воскликнул герцог Орлеанский.
— Вы принц и не умеете терпеть? — возразил Рипарфон.
— Тереть, всегда терпеть. Вся жизнь моя прошла в покорности и терпении.
— Разве вы убьете клевету ударом шпаги?
— Нет, но, по крайней мере, убивают клеветников, — заметил Поль.
— Да, тех, которые имеют неосторожность разговаривать, когда считают, что они наедине, но кто будет достаточно дерзок, чтобы стать обвинителем перед его светлостью герцогом Орлеанским? Разве при дворе найдется дворянин, достаточно безумный, чтобы это сделать? — спросил Рипарфон.
— Это справедливо. Герцогиня Орлеанская говорила мне то же самое, — заметил принц.
— Ваше происхождение, ваше громкое имя вам покровительствуют. С вами дружит король, который в глубине сердца вас любит, потому что никакие наветы не могли заглушить в нем голоса крови. Пристыдите же ваших врагов вашей честностью, и вы заставите их молчать.
— Все это политика и интриги, а вам известно, как мало я в них сведущ, — сказал принц.
— Ваша светлость, — возразил Рипарфон, — обязанность принца изучать то, чего он не знает.
Герцог Орлеанский, ходивший по комнате, остановился и покраснел. Пламя гнева блеснуло в его глазах, но он сдержался и, шагнув к другу, протянул ему руку.
— Вы меня искренне любите, Рипарфон, — сказал он, — вы правы, и я вам верю.
— Господа, — вмешался в разговор Эктор, — теперь моя очередь говорить. Его светлость может ждать. Его происхождение служит ему защитой, но я — другое дело. Согласитесь, что я значу? Простой дворянин, все достояние которого — его честное имя. И этому достояние осквернено. Я буду защищать его до смерти. Имя, которое я хочу дать мадмуазель Блетарен, я принесу ей незапятнанным. Я объяснюсь с королем.
— С королем? — воскликнул Рипарфон. — В подобную минуту и о таком предмете?
— Я рискую своим будущим, своей свободой, может быть, жизнью, если хотите. Но я с ним объяснюсь.
— И прекрасно сделаете, — кивнул Поль.
— Наследник оставил некоторые выписки относительно дела мсье Блетарена, — продолжал Эктор. — Они находятся в его кабинете в Версале. Бумаги, которые меня интересуют, не были найдены: я справлялся и знаю это. Но я пойду сам в комнаты наследника, и когда бумаги будут в моих руках, я передам их королю, и он все узнает.
— Вы ставите на карту все, — заметил Рипарфон.
— Так ставьте же скорее, — произнес герцог. — Решительные меры всегда самые лучшие.
— Вы выиграли в первый раз, и выиграете во второй, — прибавил Поль.
Эктор пожал друзьям руки и вышел.
Он знал камердинера наследника и отправился к нему, едва приехав в Версаль.
Камердинер его выслушал.
— Я слышал мимоходом о приготовленных им выписках и отопру вам его кабинет. Туда входил только его секретарь. Один из придворных лакеев и я, мы вместе имеем один ключ от кабинета и оба туда не входили.
Эктор последовал за камердинером. Часы, в углу коридора пробили пять.
— Сейчас здесь будет его высочество герцог Беррийский…Я должен вручить ему некоторые вещи, оставшиеся от покойного наследника, — сказал камердинер.
Эктор вступил в кабинет, дверь которого, завешенная драпировкой, была полуоткрыта.
За столом, спиной ко входу, сидел мужчина. Большое зеркало, висевшее напротив на стене, отражало его лицо. Он ничего не слышал. Перед ним стояли две-три открытые шкатулки и лежала куча развернутых бумаг, которые он просматривал с лихорадочной поспешностью.