Королевская тайна

Тейлор Эндрю

По дороге я зашел в свой дом в Савое, чтобы захватить плащ потеплее и кожаную сумку для документов.

Дверь открыл мой слуга Сэм. Он поклонился настолько изящно, насколько мог: пять лет назад голландское ядро оторвало ему правую ногу ниже колена.

– Вам письмо, хозяин, – сообщил Сэм. – Оно ждет вас в гостиной, сэр. – Однако в образе идеального слуги Сэм продержался недолго: он испортил все впечатление, многозначительно подмигнув мне и добавив: – Стивен говорит, адрес написан рукой госпожи Хэксби.

Эта подробность привлекла мое внимание, хотя я надеялся,

что Сэм не заметит, как я оживился. Шестой вариант письма для Кэт я отправил в субботу вечером.

– Я сейчас снова ухожу. Позови Стивена и передай ему, что он будет меня сопровождать.

Я прошел в гостиную и захлопнул дверь у Сэма перед носом. Огонь в камине не разводили, и в комнате царил холод. Я стянул перчатки. Письмо лежало на комоде. Сломав печать, я развернул его.

Генриетта-стрит, 28 февраля

Увы, сэр, в этот вечер я не смогу составить Вам компанию.

К. Х.

Я скомкал лист бумаги. Кэтрин не любит тратить слова понапрасну, однако в этот раз она превзошла саму себя. Похоже, просто-напросто не желает меня видеть. Я поднес ей оливковую ветвь, но эта женщина швырнула ее мне в лицо. А впрочем, что мне до госпожи Хэксби? Вокруг предостаточно других особ прекрасного пола.

Глава 10

Мой лакей Стивен шел по Стрэнду в двух шагах позади меня. Со дня нашей первой встречи миновало больше двух лет, и сейчас никто бы не узнал в нем пугливого ребенка, обезображенного золотухой. Теперь Стивену уже лет двенадцать, и по росту он почти догнал меня. Это стройный мальчик-африканец с прямой осанкой, тонкими чертами лица и внимательными глазами.

Маргарет рассказывала, что иногда Стивену по ночам снятся кошмары, и они с мужем просыпаются от его криков. Маргарет – жена Сэма. О мальчике она заботится, будто о родном сыне.

Со мной Стивен немногословен, он лишь отвечает на заданные вопросы. По словам Маргарет, на кухне с другими слугами мальчик более разговорчив. В моем доме он научился читать и писать. Стивен оказался таким способным учеником, что теперь я обращаюсь к нему за помощью, когда нужно проверить гранки «Газетт».

Формально Стивен является моим рабом. Согласно строгой букве закона, мальчик этот такая же часть моего имущества, как и камзол, в который я одет, или серебряное блюдо с позолотой, хранящееся под замком в большом сундуке для ценностей (таких сундуков у меня два: один большой, второй поменьше). В первом также лежат бумаги, благодаря которым я в любом суде могу подтвердить свое право собственности на Стивена. Мальчик принадлежит мне душой и телом.

При дневном свете переулок возле табачной лавки выглядел еще более невзрачным, чем во время моего прошлого визита. Когда Стивен постучал в дверь Эббота, никто не открыл. Мы зашли в лавку. Там мне сообщили, что после похорон госпожа Эббот съехала вместе с дочерью и служанкой.

Я показал лавочнику ордер от Арлингтона.

– Где они теперь живут?

– Кажется, у друзей, сэр. У меня где-то записан адрес… Несчастный

господин Эббот, почти два дня промучился! Он и раньше хворал, но так сильно его скрутило в первый раз. Как же он кричал, сэр, даже у Темпл-Бар было слышно! И понос без остановки: ему собственная утроба не подчинялась. А служанка еще говорила, что беднягу несколько часов подряд рвало черной желчью. Даже не верилось, что у человека может быть столько всего внутри. Да, сэр, жизнь – штука жестокая…

Почувствовав, что мой собеседник способен философствовать до бесконечности, я перебил его:

– У вас есть ключ от квартиры господина Эббота?

Лавочник достал требуемое из-под прилавка. Мы со Стивеном вернулись в переулок и отперли дверь.

В нос мне сразу ударили многочисленные запахи. Сладкие и кислые, навязчивые и приторные: так пахнет распад. Коридор справа вел в дальнюю часть дома. Прямо перед нами была лестница наверх. На нижней ступеньке я заметил дохлую крысу. Она валялась в маленькой зловонной лужице с широко распахнутой пастью, полной острых белых зубов. Как и Эббот, перед смертью крыса полностью опорожнила свою утробу.

Прикрывая нос полой плаща, я добрел до окна, через которое в коридор проникал свет. Распахнув решетку, я оперся о подоконник и вдохнул знакомые запахи угольного дыма, нужников и готовки, к которым примешивались солоноватые нотки с реки.

Отойдя от окна, я выпрямился в полный рост. Оставалось лишь надеяться, что в воздухе не витают болезнетворные миазмы. Кухня находилась в конце коридора, за ней располагалась судомойня. Два окошка выходили в крошечный сад за высокими стенами, посреди которого медленно умирало чахлое фруктовое дерево. Еще здесь был чулан без окон – судя по соломенному тюфяку, в нем кто-то спал, по всей вероятности прислуга. Там лежала еще одна дохлая крыса.

В кухонном шкафу остались кое-какие объедки, включая заплесневевшую горбушку хлеба, а в судомойне я обнаружил почти пустую бочку пива. Вряд ли жильцы этого дома голодали, – скорее всего, госпожа Эббот забрала все с собой.

В судомойне я поднял крышку ведра для отходов. В нос мне тут же ударило зловоние. Вооружившись метлой, я просунул ручку внутрь и принялся ворошить содержимое. Зола, гнилые овощи, яичная скорлупа. Я полез глубже и обнаружил кусок грубой бумаги и короткую бечевку. В углу открытого свертка я разглядел символ: пестик и ступка, нарисованные от руки чернилами, а над ними – неровный полукруг. Без сомнения, передо мной знак аптекаря, однако по бумаге не понять, что именно было в нее завернуто.

Стивен следовал за мной из комнаты в комнату: сначала внизу, потом наверху. По моему распоряжению он распахивал окна и открывал ставни. Холодный воздух проник в дом, разгоняя тяжелые запахи, висевшие повсюду, будто невидимая завеса.

Самое просторное помещение, судя по меблировке, служило гостиной. У камина, где высилась горка остывшей золы, стоял стол, который был застлан мятой, покрытой пятнами скатертью. Наверху одна дверь вела в спальню и смежный с ней чулан, а другая – в маленькую квадратную комнату, где уместились только старый стол и табурет.