Королевский фаворит
Шрифт:
— Клянусь, — снова повторил Луи.
— Клянетесь ли вы, и это самое главное, отказать в вашей помощи всякой женщине, преследуемой вашими братьями, рыцарями Небесного Свода, будь эта женщина ваша мать или невеста?
Конти насмешливо взглянул на молодого человека. Кастельмелор отступил и молчал.
— Клянись за него, — сказал король, обращаясь к Асканио.
Потом, схватив шпагу Асканио, он ударил ею плашмя Кастельмелора по плечу и, смеясь, закричал во все горло:
— Во имя дьявола, Венеры и Бахуса, я делаю тебя рыцарем, граф!.. А теперь, господа, на охоту!
Трубачи
Асканио подбежал к Балтазару.
— Пора действовать, — сказал он, — иди за мной и будь готов.
Балтазар молча последовал за ним.
Кастельмелор на коленях остался на эстраде, озадаченный всем происшедшим; но когда замолкли последние звуки труб, он как бы пробудился от сна.
— Неужели подобное унижение и есть плата за близость к трону? — прошептал он. — О! Альфонс! Альфонс! Сначала я буду твоим фаворитом, потом…
Он не договорил, но молния гнева, промелькнувшая в его взгляде, достаточно объяснила его мысль.
Вместо того, чтобы следовать за королевской охотой, он приказал оседлать лошадь и во весь опор поскакал к отелю Суза.
Глава XIII. КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА
Мы оставили донну Химену, когда она приняла решение умолять о помощи королеву-мать, чтобы та отменила изгнание Васконселлоса и приказ, принуждавший донну Инессу Кадаваль выйти замуж за Кастельмелора. Хотя она бывала у королевы каждый день, но в этот день она не могла привести в исполнение задуманное. Она нежно любила обоих сыновей, и мысль о том, что дон Луи покрыл себя позором, так сильно поразила ее, что она слегла в постель.
Всю ночь вдова Жуана Сузы мучилась самыми ужасными сомнениями. Свидание с королевой, явившееся ей сначала как единственное средство спасения, теперь пугало ее.
Донна Луиза Гусман так глубоко любила своего старшего
сына! Ей были до такой степени не известны увлечения безумного короля! И ей, Химене, другу королевы, предстояло превратить ее спокойствие в страдания и наполнить горечью последние дни ее жизни.
Эта мысль только увеличивала ее терзания. С другой стороны, кто кроме королевы мог защитить ее от произвола короля?
Не находя никакого средства выйти из этого ужасного затруднения, графиня чувствовала, что голова ее идет кругом и отчаяние овладевает ею. В эти минуты ее беспокойство за Симона, уменьшенное было словами Балтазара, сообщившего, что Симон в безопасности, снова овладело ею. День застал ее все еще бодрствующей.
Наконец она почувствовала себя лучше. Горячая молитва еще более утвердила ее в решимости идти броситься к ногам королевы, постаравшись в то же время пощадить насколько возможно сердце несчастной матери и насколько возможно извинить в ее глазах Альфонса.
Когда наступил час, в который донна Химена имела обыкновение отправляться в монастырь Богоматери, она встала с постели, и хотя была еще слаба, села в носилки вместе с донной Инессой.
Обыкновенно донну Химену сейчас же по ее появлению проводили к королеве; но на этот раз, ее не впустили. Королева уже более двух часов занималась своими двумя близкими советниками и посланным короля. Графиня села в кресло в приемной и стала ждать. Посланный был никто иной, как Антуан Конти Винтимиль, употребивший в дело пустой лист с подписью, данный ему королем. Он объяснил вдове Иоанна IV, что король, уже несколько месяцев как вступивший в совершеннолетие, желает впредь править сам и требует, чтобы его мать торжественно отказалась от регентства и передала ему скипетр и корону в присутствии грандов Португалии.
При чтении этого послания своего сына королева была сначала удивлена, потом обрадовалась. Уже давно мечтала она о той минуте, когда сложит с себя тяжелое бремя управления страною и вполне посвятит себя Богу. Тем не менее в таком важном деле она считала своим долгом не брать на себя всю ответственность в окончательном решении и послала за своим духовником, доном Мигуэлем Мелло де Торрес, и маркизом Салданга, своими неизменными советниками.
Маркиз Салданга, друг и родственник покойного графа Кастельмелора, был суровый и справедливый старик, но его ум, ослабевший с годами, едва ли мог достойно справиться с задачей, предложенной ему его повелительницей.
Дон Мигуэль, напротив того, был человек умный и ученый, принимавший участие в том сопротивлении, которое Жуан Суза организовал некогда против союза с Англией, и очень часто помогал своими советами Иоанну IV в трудные времена, последовавшие за его возвращением на престол своих предков.
Салданга настолько был привязан к королеве, что постоянно готов был во всем соглашаться с ней, что же касается дона Мигуэля, то он готов был даже навлечь на себя временное неудовольствие королевы, когда думал, что, поступая таким образом, он служит общественным интересам.
В присутствии этих двух лиц Конти снова передал желание короля и прочитал его письмо. Салданга сейчас же выразил мнение, что следует уступить желанию Альфонса, который, на основании португальских законов, имеет право взять в руки бразды правления. Мигуэль Мелло живо восстал против этого. Не думая оспаривать законных прав Альфонса, он советовал королеве собрать государственные штаты, чтобы обсудить, как следует поступить в этом случае.
— Если бы мне позволено было выразить мое мнение перед ее величеством, — сказал Конти, — то я заметил бы, что принять такое решение, это значит обратиться к различным партиям, раздирающим Португалию, и что сам дон Филипп Испанский не мог бы дать лучшего совета.
— Сеньор Конти, — сурово отвечал дон Мигуэль, — бывают обстоятельства, когда совет смертельного врага лучше совета неблагородного друга. Если бы при дворе Альфонса VI было одним человеком меньше — а этим человеком являетесь вы, сеньор, — то я посоветовал бы королеве сегодня же передать свою власть в руки короля, ее сына.
Конти презрительно улыбнулся и приготовился отвечать.
— Мир, сеньоры! — сказала королева.
В Луизе Гусман было так много истинного величия, что фаворит сейчас же опустил голову и не сказал ни слова.