Королевы бандитов
Шрифт:
– Вы думали, что, примчавшись сюда, на грязную окраину, и протянув мне руку помощи, почувствуете себя значимой, сделаете что-то важное в своей жизни, которую вы тратите на изготовление… безделушек, да? Или чего вы там мастерите?
– Мангалсутры, – ответила Фарах, прежде чем Гита успела открыть рот. – Но это ведь истинное искусство, это «арт», да, Гитабен?
Гита покосилась на Фарах, которая скалилась на все тридцать два зуба, и не впервые поразилась богатству эмоционального арсенала у женщин. Сейчас Фарах намеренно выказывала дружеские чувства по отношению к Амали и Кхуши только для того, чтобы побольнее
– Я просто хотела помочь, – тихо сказала Гита, не в силах взглянуть в глаза ни одной, ни другой. О том, что сама отчаянно нуждается в помощи, она умолчала. – В моих намерениях не было ничего дурного. Он, – Гита указала на фотографию Амбедкара над головой Кхуши, – хотел, чтобы у далитов были отдельные избирательные округа, поскольку знал, что высшие касты не станут заботиться о других. Ему не удалось этого добиться, но я думаю, мы можем попробовать сделать нечто подобное здесь.
Голос Кхуши немного смягчился:
– Доктор Амбедкар также считал, что нам нужно жить отдельно от высших каст, потому что «неприкасаемые» существуют лишь там, где есть сама идея «прикасаемости», глубоко порочная. Но его доводы пропали втуне, потому что кастовое неравенство действует повсеместно, даже среди нас, далитов. Видите ее? – Кхуши указала на Амали, которая чистила пол во внутреннем дворе.
Гита увидела, как девушка вылила ведро воды на выложенную плитками площадку и, присев на корточки, принялась орудовать короткой метлой-джхаду, перебирая ногами по-утиному. Концы дупатты были у нее завязаны узлом на пояснице.
– Амали устроилась поварихой в школу, но когда там узнали, что она далит, ее уволили, а всю приготовленную ею еду выбросили. Тогда я предложила Амали работу у себя в доме, да только родители ей не разрешили. Почему? Потому что они из дхоби [145] , а я из домов, и, работая у меня, она себя осквернит. Родители Амали умерли от голода в прошлом году. Они считали, что лучше умереть, чем быть оскверненными, можете себе представить? Разумеется, можете, случай-то не уникальный. Но я лишь хочу сказать, что мы и без вас, высших каст, знаем, что такое «неприкасаемость», потому что давно заняты унижением себе подобных.
145
Дхоби – прачки, подкаста далитов, чья специализация – ручная стирка.
– Но теперь Амали здесь.
– Да, – кивнула Кхуши. – Она живет в моем доме и ест из моей посуды. Жизнь для нее важнее, чем карма.
– А может, она вообще не верит во всю эту фигню.
Тут Кхуши расхохоталась, а Гита с облегчением перевела дух. Ей так отчаянно хотелось заслужить одобрение Кхуши, что это наверняка было видно со стороны, но притворяться Гита не собиралась. Она уже получила ответ на вопрос, с которым сюда пришла, и знала, что здесь ей не рады, но старалась оттянуть тот момент, когда ее выставят за дверь, потому что за дверью ее ждало возвращение к Рамешу.
– Так вы… давно стали друзьями? – решила она подольше потянуть время.
– Друзьями? – Кхуши произнесла это слово с таким видом, как будто примерила сандалии и те ей не подошли по размеру. – А кто сказал, что мы друзья?
– Ну конечно, друзья! – оживилась Фарах. – Хотя, скорее деловые партнеры.
Кхуши кивнула, однако поправила:
– Даже не совсем партнеры. Скажем, мы участники разового совместного мероприятия. – Она пыхнула кальяном, а Гита тем временем соображала, что общего может быть у портнихи с похоронных дел мастером. Это была загадка с очень необычными вводными.
– Какого мероприятия? – спросила она.
– Кхушибен кремировала Самира до того, как полицейским пришло в голову отправить его на вскрытие, – доверительно сообщила Фарах. – Она помогла мне оформить все документы и подкупила копов. – Увидев, что Кхуши всполошилась, Фарах поспешила ее успокоить: – Все в порядке, Гита уже все знает о Самире. Это она мне с ним помогла.
– Так вот кто придумал ту собачью чушь с антимоскитной спиралью? – Фарах кивнула, и Кхуши расхохоталась – громко до непристойности. – Ой, не обижайтесь, Гитабен! Это было так трогательно! Не то чтобы мне могло бы прийти в голову воспользоваться антимоскитной спиралью для подобных целей, но некоторые не ищут легких путей. Говорят, это закаляет характер.
– Уж простите, я в таких вопросах человек неопытный, – отрезала Гита.
– Неправда, – оживилась Фарах. – А как же Рамеш?
Соблюдать секретность уже не было смысла. В деревне, где троюродный брат двоюродной сестры жены твоего соседа узнаёт, что у тебя геморрой, раньше, чем ты сама, скрыть возвращение Рамеша было бы невозможно.
– Я его не убивала, – процедила Гита сквозь зубы. – Он ушел от меня. А теперь вернулся.
Фарах, похоже, ничуть не расстроилась.
– Ну понятно теперь! – воскликнула она, хлопнув себя ладонью по ляжке. – Это реально многое объясняет. Потому что на самом деле ты не тянешь на убийцу.
Это надо было бы принять за комплимент, но слова Фарах были прямой противоположностью. Гита нахмурилась, зыркнув на нее, и перевела взгляд на Кхуши:
– Поэтому я к вам и пришла. Мне нужна помощь.
– А я-то думала, вы хотите помочь мне, – изобразила нарочитое удивление Кхуши.
– Вообще-то мне казалось, что мы можем помочь друг другу. Если бы вы избрались в панчаят, могли бы проголосовать за расторжение нашего с Рамешем брака, и тогда ему пришлось бы уйти из моего дома.
– А почему вы не рады, что он вернулся? – спросила Кхуши и тут же взмахнула рукой: – Забудьте, это был дурацкий вопрос. Но в том, что вы предлагаете, слишком много «если»: если я соглашусь, если меня изберут, если я проголосую за вас.
– Я не вижу других вариантов. Добровольно Рамеш не уйдет.
Фарах пожала плечами:
– Убей его.
– Зачем? – вызверилась Гита. – Чтобы у тебя появился еще один повод меня шантажировать?
Гита покосилась на Кхуши, ожидая ее реакции, но та не выглядела ни удивленной, ни испуганной, и до Гиты запоздало дошло, что она норовит очернить Фарах в глазах Кхуши, как какая-нибудь школьная ябеда, которая жаждет заслужить внимание училки.