Королевы бандитов
Шрифт:
– Я иду, Амали, – донесся из дома голос Кхуши. – А ты приготовь еще чая.
Девушка удалилась с тем же услужливым и робким видом, с которым открывала дверь. Фигура Кхуши с пышными формами заслонила дверной проем. Хозяйка дома не улыбалась, но тон был веселым, когда она поинтересовалась вместо приветствия:
– Надеюсь, ваша собака не сдохла?
– Что?.. О, нет, тьфу-тьфу не сглазить, – засмеялась Гита. – Я хотела с вами поговорить.
Эти слова словно повисли в воздухе, и возникла неловкая пауза, потому что Кхуши не спешила пригласить Гиту в дом.
– У меня гости, – сказала она.
Для Гиты под
– О, я понимаю, – кивнула Гита. – Может, мне тогда зайти в другой раз?
– Нет-нет, говорите, с чем пришли.
В субтитрах значилось: «Пожалуйста, побыстрее».
– Окей… хорошо…. В общем, э-э… я тут думала, как много вы достигли и какого уважения заслуживаете, Кхушибен, как самостоятельная женщина и… просто как женщина, так что… мне кажется, вы должны быть в панчаяте, потому что с вашими знаниями и влиянием вы можете обеспечить достойный уровень жизни себе подобным, то есть далитам, конечно, но и остальным женщинам тоже. По-моему, у вас есть все шансы получить место в совете, и ваше участие в выборах будет означать, что далиты тоже проголусуют, ведь до сих пор большинство из них этого не делали, сами знаете почему – потому что считали, что все это бесполезно, и не то чтобы они были не правы, ведь от их голосов ничего вроде как действительно не зависело, никаких перемен добиться было бы все равно нельзя, а значит, нечего было и беспокоиться, но это раньше, а если ваше имя появится в избирательном списке, это будет означать, что перемены возможны, и тогда они проголосуют, потому что…
– Сделайте вдох, – велела Кхуши.
Гита послушалась, хватанула воздух ртом, как воду, большим глотком, и попыталась улыбнуться:
– Вы пойдете в панчаят?
– Нет.
Гита с шумом выдохнула:
– Нет?
– Нет, спасибо.
– Но…
Из дома донесся голос:
– Кхушибен, у вас все в порядке? Мне нужно быть дома к девяти, а мы с вами еще не… О, привет, Гитабен. Добро пожаловать. – Во внутреннем дворике попивала чай Фарах, расположившись там, как у себя дома.
24
Некоторые участки стен в доме Кхуши были из глины с имитацией кирпичной кладки, но большая их часть – из бетонных блоков. Недавно пристроенные помещения – туалет и две гостиные, как заметила Гита, когда ее впустили во внутренний дворик, – отличались более светлой краской без разводов от сырости. В легком ошеломлении она присела на диван рядом с Фарах, допивавшей остатки чая как ни в чем не бывало, и в этот момент вернулась девушка с подносом, на котором стояло еще несколько стаканов. Гита протянула было к ней руку, но Кхуши, устроившаяся на соседнем диване, мягко произнесла без вопросительной интонации:
– Вы ведь не будете пить чай, конечно.
– О, я…
Девушка, Амали, не обратив на Гиту внимания, уже направилась к хозяйке – та, откинувшись на подушку-валик, курила кальян с расслабленным видом решившего отдохнуть могущественного султана, который милостиво поглядывает на своих наложниц. Пальцы на каждой ее ноге украшали серебряные кольца. За спиной Кхуши на стене висела черно-белая фотография доктора Б. Р. Амбедкара [144] . Она выбрала на подносе Амали скрученный лист бетеля и целиком отправила его в рот. Амали, ловко удерживая поднос на одной руке, другой поворошила щипцами угли в кальяне. Кхуши сделала вдох, и вода в кальяне забулькала.
144
Бхимрао Рамджи Амбедкар (1891–1956) – индийский доктор права, политик и реформатор, буддист, борец за права «неприкасаемых», сам вышедший из этой среды и одним из первых далитов получивший образование в колледже.
– О, Амали, – дружелюбно заулыбалась Фарах, отпив свежего чая, – ты не забыла, что я люблю сладкий!
Гиту удивила такая фамильярность; хотелось спросить, часто ли Фарах бывает в этом доме, но она не собиралась доставлять вдове удовольствие проявлением любопытства. Амали, едва заметно кивнув Фарах, открыла в гостиной все четыре двери, чтобы помещение лучше проветривалось, и удалилась.
– Они предлагали мне место несколько лет назад, когда ввели квоты, – сказала Кхуши, жуя паан.
– Кто? – не поняла Гита.
– Члены панчаята. Даже сказали, что оплатят все расходы на выборы. Им это было выгодно – присутствие женщины из «списочной касты» покрыло бы обе квоты, а место было бы занято только одно, и голос в совете у меня был бы один.
– Вы отказались?
Кхуши иронично усмехнулась:
– А с какой стати я должна была согласиться? Чтобы они раз в год приглашали меня в контору попозировать для фото, а в остальное время обделывали свои делишки как им вздумается? Хуже того, люди здесь считали бы, что я участвую во всех дерьмовых постановлениях панчаята, а я не для того всю жизнь работаю над своей репутацией, чтобы позволить вот так просто ее испортить. И все ради фальшивых полномочий? Ну еще чего!
– Почему фальшивых? Вы смогли бы добиться настоящих перемен. – Гита хотела рассказать Кхуши о своей проблеме с Рамешем, но присутствие Фарах все сильно осложняло.
– Послушайте… э-э… – Кхуши запнулась. – Напомните-ка свое имя.
– Гита, – услужливо подсказала ей Фарах, сиявшая, как медный таз. Она слушала этот диалог с весельем, исходившим от нее, словно испарения от нагретого солнцем асфальта.
– Да, верно. Гитабен… – Кхуши выдохнула обширное облако кальянного пара, – мне нет дела до вашего чувства вины.
– Вины? Нет, я…
– Я вовсе не считаю себя польщенной тем, что вы снизошли до визита в мой дом. Ну, дали вы моим детям погладить свою собаку, и что? Я не собираюсь рассыпаться перед вами в благодарностях.
– У меня и в мыслях не было, я просто…
– Нет, было. – На губах Кхуши играла снисходительная, всеведущая улыбка.
И только сейчас до Гиты наконец дошло, что за этой улыбкой на сомкнутых губах, за сдержанной вежливостью, рассеявшейся вдруг, как пар от кальяна, скрывается титанический гнев. В уголке губ Кхуши запузырилась слюна, когда она снова заговорила, и голос ее безудержно повышался: