"Короли без короны"
Шрифт:
Екатерина поняла, что дальнейшие разговоры бессмысленны. Любимый сын возводил прекрасные замки, не замечая, что строит их из воздуха на песке. Оставалось надеяться, что приближающаяся зима не самое лучшее время для дурных сюрпризов, а к весне она непременно что-нибудь придумает.
И все же раз за разом вспоминая случившееся, королева-мать думала, какую страшную ошибку совершила, доверяя авторитету Аристотеля. Сейчас она готова была согласиться с утверждением покойного Рамуса, будто все, сказанное Аристотелем, есть ложь. Как старалась она с детства окружить любимого сына друзьями, которые должны были вырасти самыми верными и преданными слугами Генриха. Первый должен был стать его советником, второй -- полководцем, а третий -- любящим братом. И что же? Она вырастила трех честолюбцев, готовых зубами и когтями рвать на части наследие ее сына. Нет, надежда на принцев была ошибкой с самого начала. Они помнили Генриха малышом, когда его также наказывали за проказы, также оставляли без сладкого и секли розгами, как их самих. Они не видели в нем короля, а только приятеля, не умели склонять перед ним головы и трепетать перед его грозным взглядом. Генриху были нужны совсем другие люди, во всем обязанные только ему, видящие в нем не просто короля, но Бога, готовые убить ради него, умереть за него и жить во имя него. Как же звали тех молодых людей, о которых где-то за месяц до смерти говорил господин де Келюс? Кажется, Ногаре и д'Арк, вспомнила королева. Да-да, Ногаре и д'Арк.
Ну что ж, решила ее величество, надо поговорить с юношами и решить их судьбу. Кто знает, возможно, именно они спасут короля.
ГЛАВА 17
Снежные крепости
Письмо принца Релинген матушке вышло на редкость бессвязным и сумбурным, но Жорж-Мишель понимал, что ничего другого создать уже не сможет. Главное было сказано, а заботиться о красоте и изысканности слога у его высочество не было ни времени, ни сил, ни желания. Жорж-Мишель спешил дать Александру тысячи наставлений, сотни предостережений и так в этом преуспел, что молодой полковник поинтересовался, как, по мнению друга, он жил раньше?
И все-таки опасения не оставляли принца Релинген. Пройти маршем через половину Франции, благополучно избежав внимания роялистов, лигистов, протестантов, а также многочисленных шаек разбойников-дезертиров было не самым простым делом. Другу требовался проводник, дабы добраться до Барруа кратчайшей и безопаснейшей дорогой, а главное, не заблудиться и не попасть во Фландрию раньше времени. Лучшего проводника, чем Шатнуа, вряд ли можно было найти, к тому же Жорж-Мишель вспомнил, что в своих письмах матушка чуть ли не два года настаивала на приезде Готье в Бар-сюр-Орнен, вот только ему было недосуг отпускать одного из лучших офицеров. Теперь выбора не было, и Шатнуа должен был отправляться в дорогу, но когда принц Релинген объявил капитану о своем решении, Готье недовольно скривился и даже решил возразить сеньору. Последнее было делом отважным вдвойне, ибо принц Релинген принимал возражение только от одного человека и очень не любил, когда об этом человеке отзывались дурно. Холодный взгляд его высочества и ледяной тон мигом отрезвили шевалье и заставили замолчать, так что Готье мысленно поклялся как можно скорее выполнить возложенное на него поручение, а потом, когда подвернется возможность, высказать полковнику де Саше все, что о нем думает.
Размытые дороги, дождь, ветер и холода не слишком приятное время для марша, так что солдаты и офицеры делали все возможное, дабы дорога как можно скорее осталась позади. Еще никогда лагеря не разбивались и не сворачивались с такой быстротой и воодушевлением, еще никогда солдаты так не стремились оказаться на марше и не шли таким широким и бодрым шагом. Барруа манило людей подобно Земле Обетованной. Александр мог быть доволен своим полком.
***
Граф де Саше третий день любовался красотами Бар-сюр-Орнен. За это время он успел осмотреть городские и замковые укрепления и мост через Орнен, полюбоваться на подступы к городу, и от нечего делать составить подробный план обороны и штурма замка. Вечерами молодой человек сам с собой играл в шахматы и обдумывал беседу с матушкой друга, но на все вопросы полковника, когда же ее высочество сможет дать ему аудиенцию, пажи и слуги сокрушенно разводили руками и отвечали, будто не получали на этот счет никаких указаний госпожи. Александр, еще с первой встречи с принцессой догадавшийся, что в Барруа им не слишком рады, решил запастись терпением и смирением. В конце концов, его люди были хорошо устроены, денег на полк было достаточно, зима еще не началась.
Хозяйка Барруа раз за разом перечитывала письмо сына и думала, как быть. Один вид спокойного молодого человека, вручившего ей письмо с таким безмятежным видом, словно он собрался на богомолье, а не на завоевание целой страны, способен был сбить с толку любого. Единственное, что вынесла из письма Маргарита, так это то, что Мишель был не прочь завладеть короной Нидерландов, но если б не этот молодой человек мог предаваться мечтам еще лет пятнадцать-двадцать, не предпринимая каких-либо решительных шагов. Принцесса полагала, что в последний визит сына достаточно убедительно доказала Мишелю всю тщетность его мечты, и вот, пожалуйста, из-за какого-то двадцатилетнего юнца ее слова были преданы забвению.
Маргарита прошлась по комнате. Переворошила стопку бумаг на столе. Власть... Сорок лет назад Маргарита поняла, что всегда будет всего лишь сводной сестрой будущей королевы. Тридцать лет назад ее подарили Лорренам как военный трофей. Двадцать лет назад она отбросила гордость, чтобы дать Мишелю будущее, достойное его происхождения. Десять лет назад неистовый безумец на коленях умолял ее принять любую из корон Европы.
Корона... Ради этого призрачного трофея родные братья и сестры, кузены и кузины готовы были вести войны, предавать, убивать ни в чем не повинных людей, огнем и мечом уничтожая то, что должны были защищать по законам божеским и человеческим. Нет. Ее сын не будет завоевателем. Имея трех сыновей и дочь, ее сын не нуждался в завоеваниях. Умело заключенные брачные союзы детей, а затем и внуков лет через сорок-пятьдесят непременно приведут Нидерланды под власть их дома. И уже тогда в несчастной Фландрии наступят времена благоденствия и процветания. Но все же друг сына со своим полком находился в Барруа и с этим надо было что-то делать. Принцесса подошла к окну. Молодой француз разглядывал стены с таким задумчивым видом, будто уже назавтра собирался взять штурмом Бар-сюр-Орнен. Что ж придется встретиться с этим юношей. Но пока нужно было заняться тем, что было проще - поговорить с Готье де Шатнуа. По мнению принцессы, ее двухлетнее ожидание и так было слишком долгим, чтобы еще больше затягивать дело.
Обрадованный, что ее высочество хочет говорить с ним раньше, чем с графом де Саше, Готье немедленно примчался на зов принцессы, однако беседа началась совсем не так, как ожидал капитан. Ласково взглянув на бастарда мужа, Маргарита вручила Готье небольшую шкатулку и сообщила, что перед смертью кардинал де Гиз признал его своим сыном.
Руки Шатнуа задрожали, на глазах навернулись слезы, мысли бросились врассыпную, так что молодому человеку пришлось два раза перечитывать найденные в шкатулке письмо "отца" и дарственную на имение, а кольцо с изумрудом он смог надеть на палец и вовсе с третьей попытки. Шатнуа закрыл шкатулку, всхлипнул и разрыдался.
Свершилось... Довольная принцесса смотрела на рыдавшего офицера и думала, что Готье -- незаконнорожденный племянник, нравится ей много больше, чем Готье -- незаконнорожденный пасынок. Десять лет назад Мишель сделал немалую глупость, взяв сводного брата на службу вместо того, чтобы облагодетельствовать Готье и услать куда-нибудь от греха подальше. Маргарита устала бояться, что будет, если правда о происхождении Шатнуа станет известна, устала опасаться возможной зависти и враждебности с его стороны. К счастью кузенам завидуют много реже, чем младшим сводным братьям, так что признание прелата внесло успокоение в душу принцессы. Отныне молодой человек мог выбирать, продолжить службу у Мишеля или уехать в имение, да и обижаться ему тоже было не на кого -- разве что на покойного кардинала. Впрочем, Маргарита полагала, что Шарль сделал для племянника все, что мог.
Ее высочество подождала пару мгновений, а потом коснулась головы офицера жестом, долженствующим изобразить ласку. Готье поднял залитое слезами лицо и понял, что тетушка -- святая.
– - Скажите, Готье, -- мягко произнесла принцесса Блуасская, когда пасынок начал успокаиваться, -- что вы думаете о графе де Саше?
При имени графа Шатнуа выпрямился. Слезы на его глазах мигом высохли.
– - Граф де Саше, -- объявил Готье, -- несчастье принца Релинген.